Шаги по стеклу - Иэн Бэнкс

— Конечно. Конечно не могут. Ты права. Безусловно. — Он снова кивнул, глядя в сторону.

— Похоже, тебя это... не слишком задело.

— Не слишком.

Он пожал плечами, потом покачал головой. Последняя точка краски, присохшая к столешнице, никак не отдиралась. Он убрал руку, бросил короткий взгляд на Сэру, затем втянул голову в плечи, сложил руки на груди и скрестил лодыжки, будто на него внезапно повеяло сквозняком.

— Выходит, все было разыграно как по нотам? — спросил он.

— Не совсем так, Грэм, — ответила она. Он не поднимал взгляда, но по какому-то неуловимому признаку почувствовал, как она покачала головой. — Мне, по сути дела, даже не приходилось играть. Разве что солгала разок-другой, но ведь я ничего не обещала, поэтому и притворяться не было нужды. Ты мне и в самом деле нравился. Разумеется, я тебя не любила, но ты такой добрый, такой...милый.

Он усмехнулся последнему слову — вот уж поистине жалкая похвала. А чего стоило ее «разумеется» — зачем она ввернула еще и это, словно не желая упускать ни малейшей возможности уколоть побольнее? Когда же она утолит свою жестокость? Какой реакции хочет добиться от него?

— А я тебя любил, ты казалась мне такой... — у него не хватило сил договорить. Он почувствовал: еще одно слово — и выдержка его покинет. Тряхнув головой, он скосил глаза, чтобы она не заметила в них предательского блеска.

— Да, знаю, — театрально вздохнула Сэра. — С моей стороны это было гадко. Ужасно несправедливо. Но, вообще говоря, разве в этой жизни хоть кому-то воздается по заслугам?

— Тварь. — Теперь сквозь пелену слез он смотрел ей прямо в глаза. — Сучка.

В ее лице что-то переменилось, как будто игра наконец-то стала более азартной. Возможно, она самую малость подняла брови, или чуть-чуть растянула рот в усмешке, или просто скривила губу — как бы то ни было, он ощутил это физически, словно удар. Бранные слова не принесли ему никакого удовлетворения; он осознавал, как они звучат и что за ними кроется, но они вырвались сами собой — больше ему нечего было бросить ей в лицо.

— Ну, — протянула она, — это уже что-то...

Он встал, прерывисто дыша; слезы успели высохнуть, но когда он посмотрел на нее, в глазах снова защипало. Она не шевельнулась, только глядела на него вопрошающе снизу вверх, с каким-то внезапно проснувшимся интересом, даже с опаской, отчего ее холодные, неподвижные черты приобрели некоторую живость.

— Что я тебе сделал? — спросил он, глядя на нее в упор. — Кто тебе дал право так со мной поступать?

У него бешено колотилось сердце, к горлу подступила тошнота, он дрожал от ярости, но при всем том какая-то частица его сознания с отстраненным любопытством наблюдала за этой непривычной, беспрецедентной вспышкой гнева, не без одобрения слушала его речи — это было сродни тому отношению, которое сквозило в глазах Сэры, прочитывалось на ее лице.

Она пожала плечами, проглотила комок в горле, но не отвела взгляд.

— Ты мне ничего не сделал, — медленно произнесла она, — и... Стоку тоже. Конечно, у нас не было права так поступать. Но теперь-то какое это имеет значение? Разве тебе от этого хуже? — Она смотрела на него так, словно задала серьезный вопрос, на который нельзя найти ответа без посторонней помощи.

— А тебе-то какая разница? — Грэм тряхнул головой и склонился к ней над столом.

У него блестели глаза, теперь он смотрел ей в лицо. Она выдержала его взгляд, но ее зрачки расширились, а под полуопущенными веками мелькнуло нечто похожее на страх. Он снова уловил биение маленькой жилки у нее на шее, заметил, как вздымается и опадает ее трикотажная майка под серо-зеленым комбинезоном. До него долетал аромат лосьона, которым она воспользовалась после ванны, и свежий запах ее тела. Она опять передернула плечами:

— Просто спросила — и все. Можешь не отвечать. Хотела понять твои ощущения.

— За каким чертом ты это делаешь? — Слова вырвались помимо его воли, он не мог сдержать злость и досадовал на себя, что до сих пор торчит у нее в квартире. — Чего ты хочешь... Зачем весь этот спектакль?

— Поверь, Грэм, — прерывисто вздохнула она, покачав головой. — Я не хотела оскорбить твои чувства, но когда я обдумывала, что именно скажу и, главное, как... Как-то ведь надо было это сказать. Разве не понятно? — В ее пристальном взгляде сквозило почти отчаяние. — Ты был слишком безупречен. Наши отношения должны были развиваться по определенному сценарию. Не стану объяснять тебе деталей. Ты... ты сам это провоцировал. — Он открыл рот, чтобы возразить, но она подняла руку, словно хотела поймать брошенный им предмет. — Да-да, понимаю, это звучит чудовищно, так говорят... так говорят насильники, верно? Но это правда, Грэм. Твоя непогрешимость и дала мне право так с тобой поступить. Ты провинился в том, что был самим собой. Твоя вина—в твоей невиновности.

Он так и застыл с раскрытым ртом. Потом поднялся со стула и обошел вокруг стола. При его приближении Сэра и не подумала встать, только жилка на шее забилась сильнее, а пальцы сцепились в замок на круглой черной столешнице. Она по-прежнему смотрела туда, где он только что сидел. Грэм прошел за спинкой ее стула и приблизился к окну.

— Значит, мне уйти? — негромко произнес он.

— Да, я хочу, чтобы ты ушел. — Ее голос стал пронзительным и резким.

— Неужели? — все так же тихо переспросил Грэм.

Могу, между прочим, выброситься из окна, подумалось ему, но здесь невысоко, да и ни к чему снова показывать свою боль и обиду. А еще могу задернуть шторы и прыгнуть на нее, зажать ей рот, швырнуть на стол, сорвать одежду, распнуть... короче говоря, сыграть другую роль. На суде можно будет прикрыться временным Помрачением на почве ревности: нормальный судья скорее всего вынесет оправдательный приговор. Заявлю, что не применял оружия (разве что известным тупым предметом — между ног, и еще более тупым предметом — по затылку, первозданная кара, вековечная жестокость, крайняя непристойность наслаждения, радость, вывернутая наизнанку, обернувшаяся мукой и ненавистью. Да, вот именно — какая идеальная пытка, архетип всех хитроумных приспособлений, с которыми испокон веков баловались мы, парни. Разбить и уничтожить изнутри, не оставляя ни ссадин, ни кровоподтеков снаружи).

Она сама меня спровоцировала, ваша честь.

Да, сама спровоцировала, и пошли вы в задницу, ваша честь. Я этого не сделаю — ни с ней, ни с собой. По мне, прав был Пилат: умыл руки и позволил толпе вершить постыдный суд. Видишь, Слейтер, я все-таки ношу мозги там, где положено. Грэм повернулся. Он бы не удивился, замахнись на него Сэра кухонным ножом.

Но она по-прежнему сидела к нему спиной. Черные волосы были собраны на затылке и стянуты в узел.

— Ну, я пошел. — Его охватило тщетное, пустое удовлетворение от того, что голос почти не дрогнул.

Он без суеты прошагал мимо нее, ступил с линолеума на ковер, поднял папку с рисунками. У него мелькнула мысль оставить их здесь, но пластиковая папка еще могла пригодиться, бросать ее было бы глупо, а вытаскивать рисунки — тем более.