Кольца Джудекки - Вера Евгеньевна Огнева
Шрифт:
Интервал:
— Как думаешь, в руке не взорвется?
— А черт его знает. Кидай издалека как Руслан.
— Попробую.
Углов долго метился, но, когда бросил, снаряд аккуратно лег в лунку. Сюрреалистическая конструкция засияла с новой силой.
Подскочил, задремавший Александр Федорович:
— Напугали, якорь в корень!
— Ты из какой слободы? — без обиняков начал Сергей, подсаживаясь к огню. — Нам до места еще пилить и пилить. Давай, представляйся по всем правилам.
— А не захочу?
Углов, испытующе, посмотрел человеку в глаза, дернул углом рта, поскреб пальцем щеку:
— Имеешь право. Не обижусь.
— Из Игнатовки. Пять лет там отсидел.
— На нарах парился?
— Тамошняя жизнь похуже тюрьмы, я думаю. Хотя сравнивать не могу, не сподобился, так сказать. Собор видели?
— Ага.
— Я на стройке работал. В жизни тоже строителем был. Собор в последнее время хорошо пошел. Считай, уже больше половины подняли. Я перекрытия новые придумал. Сделал чертежи, пришел к старшему легату, показал. Тот зарубил. Не по канону, говорит. Будто он в канонах разбирается! Пошел я в секретариат. Выслушали, чертежи забрали. Долгонько ответа не было. Потом мне сообщают: в соборе — не пойдет. Не положено. Зато, в другом месте сгодится. Я — к легату. В каком месте строиться будем? Он на меня глаза выпучил. Я — к секретарю. Он тоже ничего не понимает.
— Тебе новость-то кто принес, про перекрытия?
— Да, такой мозглявый, все: божечки, божечки. .
— Харитошка, — опознал Илья. Сергей кивнул.
— Этот мозглявый и чаем одарил от хозяина.
— Легату, ты про чай, конечно, не сказал.
— Еще чего! И так не жизнь, а сон муторный. Как воскрес — сразу в карантин на полгода. Тюрьма тюрьмой. Работать только заставляют. И каждый день эта каша. Так надоела! Потом допросы пошли: кто такой, да какой веры. Я им про комсомол — в молодости пришлось побывать; про партию — так и не вступил, когда заставляли. Они — про церковь. Я: нет, говорю, не пришлось. Они, давай, меня уговаривать. Чего, тебе? Каких еще доказательств? Помер на земле, возродился тут. Жить тебе придется по канону, иначе нельзя. А я так отупел к тому времени, что плюнул: какая разница в Аду-то. На все, говорю, согласен.
Мне толкуют: самый главный тест осталось пройти, после него выпустим. Загнали голого в комнатку, две свечи горят на столике, посреди кровать, в кровати женщина. Старовата, конечно, но на бабу еще похожа. Я на нее смотрю и думаю: на хрена она мне сдалась? Я и в жизни-то в настоящей не большой ходок был, а уж в Аду оно и даром не надо. Она на меня смотрит, я на нее. Так постоял, потоптался, замерз. Тут меня вытягнули обратно и отпустили в ранге младшего монаха. Отправили на строительство.
Я потом уже узнал: в кашу, все врем пока сидишь в карантине, сыплют отраву, чтобы до баб не тянуло. Многие так и живут потом. Молятся да работают, работают да молятся. Но есть и такие кто избежал. Рыжего видели, борода во все стороны? Этот в отряды попал за жену легата. Совратил бабу. Значит что? Значит, якорь в корень, не на всех действует. Вот так Сократ на каторгу и загремел, хотя в жизни человек пустой и полностью для режима безвредный.
— А ты как? — напомнил Сергей.
— По дурости. Пошел же к легату, потом к секретарю с вопросами, если новую хоромину Прелат строить собрался, так мне бы место для начала посмотреть, чертежик составить…
— Идиоты, — заключил Илья. — За такое человека на каторгу отправлять.
— Постой, — Сергей чему-то ухмылялся. — Тут, Илюха, другим пахнет. С Прелатом тебе, Александр Федорович, поговорить та так и не удалось?
— Сподобился, когда в подземелье угодил. Вытянули на допрос. Сидит худой старец, лицо черное, руки как у мумии. Секретарь все расспросил, ответы записал. Прелат, в лице не меняясь, скомандовал: в отряды. Почему, отчего, кого прогневил, так и осталось за ним. Дальше потоп случился. Нас едва успели из подземелья достать. Перегнали к самым стенам собора. Я видел, как его илом замывало. Подумал еще, вода схлынет, всем работы прибавится, может, и меня от отрядов вернут. А с другой стороны, опять: утро — молитва, день — работа, вечер — молитва. Три раза поел и спать. Раз в квартал премия: кого-нибудь на костре сожгут. Потолкаешься в толпе, на завтра — читай сначала. А как увидел нового Прелата, и вовсе расхотелось проситься — старший секретарь. Да дерганый какой-то стал. На меня глянул, и как заорет: в костер его! Надо показательное аутодафе устроить. К нему некто в черном подкатился, пошептал. Ах, говорит секретарь, жаль, что именно этого нельзя. Тогда — в отряды.
— Что из всего изложенного следует? — Илья глянул на, криво улыбающегося Сергея.
— На очистные кто идет? — спросил Углов и сам себе ответил. — Уголовный и мелко-неугодный элемент. А в отряды?
— Не понимаю.
— Политические. Статья пятьдесят восемь дробь шестьсот шестьдесят шесть.
До Ильи стало доходить. Но соглашаться он пока не торопился. Какое отношение к местной политике может иметь АФ, или Сократ, — борода веником, — умыкнувший чужую жену, или все они… Кто? Нарушители устоев? Не угодные, неудобные?
— А как быть с беспамятными? От них какой вред властям предержащим?
— Пушечное мясо, — отрезал Углов. — На лагпункте стража получает с головы. Политических может не хватить. Вот к ним в компанию и набивают зомби. Часть останется на Китайской Горке, по дороге кто-то погибнет. А город Дит не может без даров леса. Смотри как верно задумано: прекратись поставки из лесу, город останется без лекарств, древесины и пряностей, без папира в конце концов.
— А что на счет добавок в пищу скажешь? Я по себе сужу: никаких особых изменений…
— Черт его знает. Думаю, в разных слободах и отраву используют разную. Тебя ж никто в Алмазовке работать не заставлял. Ешь вволю казенной хавки, спи столько же. И все — тихо спокойно. В Игнатовкее работать надо. Там кумарному делать нечего, на молитве заснет. Чего доброго, и на сожжении уйдет в мир иной под наркозом.
— А в Крюковке?
— Никогда не слыхал. Да и
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!