Ошибка Лео Понтекорво - Алессандро Пиперно

И Лео справился. Триумф из чувства противоречия. Он вышел живым и победителем из неравного боя. На этот раз он справился. И с тех пор он сдавал все экзамены, прикладывая силу воли и делая ставку на эффективность самопожертвования.

Но что бы случилось, если бы он не сдал экзамен по химии? Что бы случилось, если бы он разволновался, устал и случайно сморозил какую-нибудь глупость? Что бы случилось, если бы ублюдок швырнул ему в лицо зачетку характерным для него жестом и сказал: «Увидимся через шесть месяцев?»

Не случилось бы ничего. Ничего страшнее того, что произошло годом раньше, когда Лео отправили пересдавать математику. Его ждала бы дополнительная порция учебы. Он должен был бы отложить на несколько месяцев написание диплома, а значит, и освобождение от семьи. Он должен был бы потерпеть раздражение родителей. Их разочарование. Их гнев. И все? Все.

А сейчас? Что случится сейчас, если на допросе он даст неверные ответы? Увы, Лео предстояло узнать это.

Итак, враг был перед ним. Вот его лицо, его тело. Человек, которого Лео столько раз пытался представить, совсем не походил на стоявшего у другого края стола. Таков был обвинитель. Великий инквизитор. Торквемада.

Из-за ряда совпадений (случайных ли?) человек, открывший дверь и пригласивший их войти, вежливый, но не церемонный, предложивший им сесть за стол, был автором многих обвинений, выдвинутых против Лео. Это означало, что большая часть его рабочего времени, почти полгода, была посвящена сбору доказательств того, что Лео Понтекорво — вор, жулик и извращенец. Это означало, что именно этот человек подписал документ, из-за которого Лео прожил самые абсурдные, хотя и не худшие дни своей жизни: документ по-прежнему лежал в кармане Лео, а он по-прежнему упорно не желал знать его содержание.

Когда Лео обратился к нему, Эррера представил запрос на ходатайство. Прокурор отклонил запрос, но прежде, чем Эррера успел обратиться к судье, Лео уже арестовали.

«Этот паршивец обогнал меня!» — продолжал бурчать Эррера.

Откуда такое рвение? Почему этот человек был так настроен против Лео? Почему он так взъелся из-за истории, в сущности не сильно отличающейся от той, которая случается с другими отцами семейств, другими выдающимися медиками, другими профессорами? Лео вновь и вновь задавал себе этот вопрос. Но сейчас, когда враг сидел перед ним, когда Лео смог бы получить ответ, он почему-то не обращался больше к этому вопросу. Сейчас все казалось ему логичным и последовательным. Это была работа инквизитора. Которую он исполнял с не меньшей тщательностью и самоотдачей, чем Лео свою.

Лео перебрал все предположения, которые они выстроили с Эррерой, который, как многие юристы его поколения, был уверен, что начало всему — политические убеждения.

«Этот тип ненавидит тебя», — повторял Эррера.

«Почему ты так думаешь?»

«Это ясно из его стиля, что он тебя ненавидит. Ненавидит то, чем ты являешься. Ненавидит то, что ты делаешь. Ненавидит твою проклятую рубрику в „Коррьере“. Ненавидит твой „Ягуар“. Ненавидит твой кукольный домик, в котором ты укрылся от остального мира. Ненавидит Кракси и твой патетический идеализм в духе Кракси».

«Но почему? Объясни мне — почему?»

«Потому что!»

Но теперь, когда этот человек сидел перед ним, Лео подумал, что «потому что» его адвоката — банальность. На самом деле вопрос политических предрассудков. Здоровый вид говорил о том, что он надежный человек. Он действовал так, потому что не мог иначе. Если магистрату становится известно о каких-то преступлениях, его долг — заниматься ими и преследователь того, кто их совершил. Это диктует уголовный кодекс, но также и здравый смысл. И не нужно было знать то, что и так было известно Лео, что большая часть обвинений, выдвинутых против него, были изобретены для того, чтобы перестать ценить скрупулезность, с которой этот человек исполнял обязанности, возложенные на него обществом. Лео вспомнил, как спросил у Эрреры, общался ли он когда-либо с этим типом.

«Конечно. И не только, когда должен был встречаться с ним по твоему делу. Но еще раньше, понаслышке, его знают многие. Его перевели сюда или он сам перевелся, не знаю».

«Откуда?»

«Из Калабрии. Точнее, из Аспромонте. А там не шутят. И кажется, наш друг и там отличился, скажем так, своим упрямством. И там он ухитрился разозлить кучу народу. Именно поэтому с ним прислали внушительное сопровождение. Угрозы, оскорбления, письма с пулями. В общем, обычный мрачноватый набор, при помощи которого мафиози предупреждают тебя, что ты их достал. Наверное, поэтому его перевели. Или он сам перевелся. Представляешь непробиваемых пьемонтских идеалистов, которые мечтают со времен университета добраться до самого Юга и установить там правосудие? Он из этой породы. Воспитан на хорошей литературе. Ценитель музыки. В общем, из тех, от кого лучше держаться подальше».

«Но кроме этого, каков он? Как судья, я имею в виду?»

«Каков он? Адольф Гитлер: суровый, но справедливый».

Так, прибегнув к одной из своих циничных и гиперболических острот, Эррера дал понять своему клиенту, что тема закрыта. Речь шла о вопросе, над которым Лео не стоило ломать голову. Забота адвокатов, а не их клиентов. Хотя полная сарказма реплика Эрреры произвела странный эффект, преобразив в глазах Лео сущность человека, стоящего напротив. Имя Гитлера пролетело мимо ушей. Осталась только пара определений: суровый, но справедливый. Если это действительно так — суровый и справедливый, — что ж, тогда Лео нечего было бояться.

Если не считать формальных приветствий, следователь еще не обратился ни с одним словом ни к Лео, ни к Эррере. На данный момент он был занят тем, что вполголоса давал указания тем, кто, должно быть, были его коллегами, или подчиненными, или помощниками. Один, совсем юный, сидел за пишущей машинкой и, возможно, печатал протокол. Второй, постарше, проверял работу магнитофона с большими бобинами на тумбочке рядом со столом. Они, вероятно, из уголовной полиции. Два помощника. Это чувствовалось по их большой, но в то же время душевной почтительности по отношению к следователю. Лео пришло на ум, что работа в государственных учреждениях должна быть отмечена духом сотрудничества и сплоченности. Как будто бы речь шла о хорошей семье, возглавляемой суровым, но справедливым родителем.

Наконец, там была одна женщина. Тоже достаточно молодая. Отсутствие солидности и худоба удивительно сочетались с темно-каштановыми жесткими волосами. Возможно, она была ассистенткой следователя. Сейчас эти двое переговаривались. Возможно, они будут участвовать в допросе.

Эта атмосфера сосредоточенности и ожидания вызвала у него ощущения близкие тем, что предшествуют хирургической операции. Хотя Лео и не был хирургом, он любил присутствовать на операциях, которым часто подвергались его маленькие пациенты. Чтобы, кроме прочего, убедиться, что эти мясники не ведут себя слишком вольно. Так вот, как себя чувствует ребенок до того, как на него подействует наркоз, среди всех этих взрослых, которые переговариваются друг с другом, готовятся, дают советы друг другу. Эти взрослые, одетые как космонавты, которые вот-вот будут что-то делать с тобой.