Слэм - Ник Хорнби

Алисия молчала.

— Спасибо, мама, — произнесла она через какое-то время.

Как я говорил уже, с настоящим будущим ничего не поделаешь — с тем, в которое ты не заброшен, в котором живешь. Надо сидеть и ждать. Пятнадцать лет! Я не могу ждать пятнадцать лет! Через пятнадцать лет я буду на год моложе, чем Дэвид Бэкхем сейчас, на два года — чем Робби Уильямс, на шесть — чем Дженнифер Энистон. В пятнадцать лет Руф сможет совершить ту же ошибку, которую совершил я и которую совершила моя мама, и стать папашей. А я стану дедом.

Но в том-то все и дело, что у меня нет выбора, нужно просто ждать. Нет смысла торопиться, правда? Какой в этом прок? Не могу же я сжать пятнадцать лет общения с Руфом до двух или трех, так ведь? Этому не помочь. Я и через пятнадцать лет не буду знать его достаточно.

Я ненавижу время. Оно никогда не делает того, чего ты хочешь.

Перед тем как идти домой, я попросил разрешения повидать Руфа. Он быстро уснул, с ручками у ротика, и во сне смешно шмыгал носом. Мы втроем ненадолго задержались у его кроватки. Вот бы так было всегда. Все бы так и оставалось. У нас не возникло бы никаких проблем в ближайшие пятнадцать лет, если бы мы так и стояли, ничего не говоря, любуясь, как ребенок взрослеет.

Я рассказываю вам все это как историю с началом, серединой и концом. И я считаю, что это действительно история, потому что жизнь любого человека — это история, правда? Но этот рассказ — всяко не из тех, у которых есть конец. Мне восемнадцать, и столько же Алисии, и Руфу почти два, и сестренке моей годик, и даже мои мама с папой еще не старые. Еще долго эта история будет продолжаться на середине, столько, сколько положено, и я думаю, что еще много предстоит резких поворотов. Хотя у вас могут быть вопросы — постараюсь на них ответить.

Как там насчет ребенка твоей мамы? Как все обернулось?

Мама родила Эмили в той же больнице, где родился Руф, но в палате за соседней дверью. Марк был там, конечно, и через час я приехал на автобусе с Руфом.

— Это бабушка, — сказал я, входя. — А это твоя тетя.

Мама уже привыкла, что она бабушка, но немногих женщин называют бабушками, когда они кормят грудью своего ребенка. И немногих зовут тетями, когда им всего два часа от роду.

— Черт подери! — воскликнул Марк. — Ну и путаница!

Он рассмеялся, но мама не восприняла это в качестве шутки:

— Она и живет-то на свете с гулькин нос, а у нее есть племянник, который старше ее, и два сводных брата, у которых разные матери, и бог знает что еще.

— Что еще?

— Ну... Больше ничего. Но и этого хватит.

— Но это просто семья, правда?

— Семья, где все неправильного возраста.

— Не будь занудой. Не бывает такого — правильный возраст.

— Ну, значит, не бывает.

Марк соглашался с мамой во всем, потому что она была счастлива и потому что не было смысла спорить обо всем этом в больнице, когда только что родился ребенок. А есть ли на самом деле такая вещь, как правильный возраст? Шестнадцать лет — возраст неправильный, даже если вы стараетесь делать все как надо. Мама убеждала меня в этом со дня моего рождения, не раз и не два. У нас у обоих дети родились не в том возрасте и не от тех. И у Марка первый ребенок был не от той женщины, и кто поручится, что они с мамой сейчас не ошибаются? Не так долго они вместе. Как бы мы с Алисией не любили Руфа, нелепо утверждать, что это была хорошая идея, и глупо надеяться, что мы будем вместе, когда нам исполнится по тридцать и даже когда нам стукнет по девятнадцать.

Но значит ли это, что мы действительно выбрали неправильных партнеров, чтобы завести с ними детей? Это зависит от того, как все обернется потом. Ведь если я поступлю в университет и стану лучшим дизайнером в мире, и буду хорошим отцом Руфу, то это только благодаря тому, что именно мои мама и папа родили меня. Будь у меня другие родители, все обернулось бы иначе. Может, это от папы у меня дизайнерский ген, хотя он ни разу в жизни не рисовал. Мы по биологии учили, что бывают рецессивные гены, и может, этот дизайнерский ген как раз и был рецессивным.

Существует, должно быть, куча знаменитых людей, чьим мамам и папам лучше было бы не жить вместе. Но стали бы они знаменитыми, если бы их родили другие родители? Принц Уильям, скажем? Ладно, плохой пример, потому что с таким папой он все равно был бы принцем Уильямом, какая бы мама его ни родила. Ну или, по крайней мере, принцем Имярек. Может, назвать его Уильямом — это была идея Дианы. А может, он и не захотел бы быть принцем. Вот, Кристина Агильера, у нее есть песня о том, каким ее папаша был гнусным и все такое. Но без него она не была бы Кристиной Агильерой, правда? И песни этой не написала бы, будь ее папаша приличным человеком.

Поневоле запутаешься...

Тот день, когда ты повел Руфа на укол... Был такой день на самом деле?

Да, был. Это Тони Хоук умно сделал, как ни верти. Когда я попадал в эти кусочки моей жизни, в которых я прежде уже бывал, случались те же самые, в сущности, вещи, что в первый раз, но вследствие других причин и вызывали другие чувства. В этот день, например, Алисия сказала мне, что простудилась, и мне пришлось отвести Руфа к врачу. Но я знал, как его зовут, так что никто бы не сказал, что я ничему за это время не научился — ха-ха!

Правда, прививку ему все равно не сделали, в этой части все верно. Случилось вот что: он начал кричать в приемной, когда я сказал ему, что будет небольно. Я думаю, это потому, что я обычно не говорил ему, что будет небольно, а значит, реально будет больно. И я решил: пусть сама ведет его к врачу, я этим заниматься не желаю.

Я помню, мисс Миллер на уроке истории религии говорила, что раньше некоторые верили, что можно прожить жизнь снова и снова, как разные уровни в компьютерной игре, пока она не станет достойной. Ну, какая бы это религия ни была, мне кажется, что-то в этом есть. Я мог бы быть на самом деле индусом, или буддистом, или кем-то подобным, однако этого знать невозможно. Я уже прожил этот день, когда мы ходили к доктору, дважды, и оба раза ошибся. Но я уже начинаю исправляться, правда, очень медленно. В первый раз я был особенно хорош: даже полного имени Руфа не знал. Второй раз я знал его имя и имел понятие, как правильно присматривать за ним, но еще не был достаточно хорош, чтобы провести его через эту процедуру до конца. Я не рассчитываю на третий раз, потому что это уже больше не будущее. Это прошлое. А Тони Хоук еще не забрасывал меня в прошлое, только в будущее. Так вот, по пути домой я думал о том, заведу ли я другого ребенка, когда буду старше. И, может, мне придется водить его — или даже ее — на уколы, и на сей раз я все сделаю правильно — безошибочно назову имя ребенка, скажу ему или ей, что это будет небольно и что он или она может хоть обкричаться, а прививку мы сделаем. Потом я смогу пойти своей дорогой, и мне не нужно будет снова и снова проживать этот день.

С другой стороны, в игрушечный магазин мы с ним после прививки не пошли, так что девять фунтов девяносто девять пенсов я сэкономил. Научился-таки. Медленно же я учусь!