Принц Вианы - Дмитрий Старицкий

В итоге, приехав с пустыми руками, я увозил с собой фунт жареных зерен мокко, увесистый кошель с тремя сотнями флоринов задатка нашей сделки «золото в обмен на герб» и сердечное заверение самого банкира, что дело с галерой он разрулит в ближайшее время, к нашему обоюдному удовольствию. А в будущем доставит мне на дом серебряный обоз и не менее трех сотен лучших в мире швейцарских пехотинцев.

Слово сказано.

Император в Вене, хоть и римский, а дурак — бочку золота на крашеную деревяшку не поменял. Но у каждого свои тараканы в голове. Оно и хорошо, теперь эта бочка досталась мне, как и ВАССАЛЬНАЯ ПРИСЯГА банкира, что намного ценнее золота. Мне же все это обойдется в заброшенный хутор, который на бумаге я обзову сеньорией, и затраты на художника, который будет малевать на пергаменте новый дворянский герб. Я его уже придумал: на желтом поле — бочка, лежащая на телеге, влекомой беарнским красным быком. Или просто три красных бочки на желтом поле. Говорил же, что люблю лаконичные гербы. Можно конечно же нарисовать и монеты, только это изображение уже забито флорентийским родом Медичи, который, кстати, тоже из банкиров вырос.

Когда подъезжали к постоялому двору, стал накрапывать мелкий грибной дождик, не заслоняющий солнце, но заставивший нас за городской стеной резко прибавить в аллюре. Просто так мокнуть никому не хотелось.

Осень на носу, господа. Пора с перелетными птицами двигать на юг. В Наварру.

В «Петухе и устрице» дым коромыслом закончился, но разнузданность продолжалась. Девки никуда не ушли и теперь, сидя на коленях у кнехтов, развлекали их хоровым пением заунывных бретонских баллад. Ну да, куда же они уйдут, если вчера мы только задаток «мамке» дали.

Никуда не исчезнувший молодой дамуазо в жакете с «горностаями» при моем появлении в харчевне стряхнул с колен юную прелестницу, выскочил из-за стола, брякнулся передо мной на одно колено и протянул из-за пазухи мятый пергамент.

Это было письмо от «тетушки» — бретонской герцогини, в котором она пеняла «дорогому племяннику» за то, что он предпочел постоялый двор ее гостеприимству в герцогском замке. Ну и далее про то, что я «совсем как не родной» бла-бла-бла-бла… А то не знаем мы этих «родных». Паук мне тоже вроде как родной дядя.

— Как тебя звать, юноша? — спросил я, закончив чтение.

— Конон, ваше высочество, виконт де Поэр, паж ее светлости дюшесы.

— Передай ее светлости, что мы обязательно будем ее гостями, как только приведем себя в порядок. Скажем так… сегодня к ужину. Потом возвращайся — будешь нашим поводырем, а то мы города не знаем.

Отпустив домой дамуазо, впрочем, не дамуазо уже, а целого виконта, я проследовал в свой номер. Сопровождал меня только Микал, нагруженный деньгами и оружием не хуже иного осла.

Сейчас сядем, монеты высыплем, на кучки поделим: куда, кому, за что. Потом и поесть можно будет.

Микал ключом отпер дверь и открыл ее, пропуская меня вперед…

Чезанах?

В номере у окна сидела красивая девушка и что-то вышивала на пяльцах, тихонечко напевая себе под нос. Волосы ее были полностью убраны в некое подобие тюрбана, частично закрывающего уши.

— Мадмуазель… — протянул я, реально не зная, что дальше говорить.

Не поверите, но я несколько растерялся от неожиданности.

Микал со стуком бросил сумки с деньгами и покупками на пол и завел левую руку за спину. Видать, за дагу ухватился.

Девушка встала, сделала классический придворный реверанс и, не вставая из него, произнесла:

— Ваша милость, я так счастлива, что вы пришли. Дело в том, что я проснулась в этом номере запертая, и слава Деве Марии, что мне тут оставили кувшин с водой и ночную вазу.

— И чем вы тут занимались?

— Вышивала платочки для наваррского принца, которого вчера я так и не сподобилась увидеть.

Она протянула мне батистовый платок, на котором в уголке белым шелком был вышит вензель — двойная буква «F» под условной короной. Причем вышиты весьма аккуратно и искусно. Я бы даже сказал — красиво.

М-дя… Совсем плохой стал. Не узнать девицу, которую сам же в прошлую бурную ночь неистово совокуплял, — это что-то… Нормально так, да? Только по голосу и опознал. А тут еще такое… «Была я раньше белошвейкой и вышивала часто гладью…»

— У вас, оказывается, талант, мадемуазель, — оценил я ее работу. — Так почему же вы с таким талантом всего лишь подмастерье цеха блудниц?

— Белошвейка слишком мало зарабатывает для того, чтобы я смогла выкупить свою семью из долгов.

— И сколько стоит в этом городе такой вышитый уголок?

— Обол. Один обол. И это еще дорого. У лучших мастериц. А так — обол за дюжину.

— Сколько вы вышили платков, пока сидели тут в заточении?

— Все, что были тут на полочке, — полдюжины. Нитки с иголкой и складные пяльцы всегда со мной.

Мне были продемонстрированы остальные платки, которые хозяин постоялого двора оставил здесь для моего удобства.

— Как велик долг твоих родителей?

— Ваша милость, мне еще долго его отрабатывать. Не только его, но и лихву.

— Сколько?

Девушка залилась краской и тихо произнесла:

— Пять золотых.

Вынул из лядунки трофейный кошелек и отсыпал оттуда шесть «конных» франков. Вложил монеты в узкую ладошку девушки.

— Наваррский принц оценил твое искусство, и это тебе по золотому за каждый платок. Если быстро пошьешь мне шелковое белье с такими же монограммами, то заработаешь еще. Хоть и не так много, как сейчас. А теперь иди что-нибудь поешь. Вечером скажешь мне, как дела с моим новым бельем.

Закрыл ей ладошку с монетами в кулачок, поцеловал в носик и хлопнул по тугой попке, направляя к двери.

— Так это вы — наваррский принц? — восхищенно спросила девушка, оглядываясь в дверях. Глаза у нее при этом были — как у юной фанатки группы «Иванушки International».

— Это я, — согласился с очевидным, — самый настоящий принц Вианы и Андорры, инфант Наварры.

Девушка еще раз присела в реверансе и вышла.

— Я осмелюсь спросить вас, сир: почему вы так необычайно много заплатили за полдюжины платков? — спросил Микал, когда за девушкой закрылась дверь.

— Я платил не за платки, мой верный Микал. Я сейчас на твоих глазах купил легенду. Легенду о красивом, добром, справедливом и щедром принце. Всего за шесть золотых. Недорого.

Сел за стол, посмотрел на чистую столешницу. Немного помолчал, разгладил скатерть и сказал:

— Закрой дверь, Микал, и неси сюда деньги.

Когда Микал выполнил приказ, я поинтересовался:

— Когда последний раз платили жалованье моим людям?

— Да после того, как сошли с корабля в Руане, сир.