Абориген - Андрей Лазарчук

Я выпустил в сторону драконов три ракеты, когда мне вдруг (совершенно вовремя, знаете ли) пришла в голову мысль, что фейерверком пугать драконов бесполезно. Видали они эти фейерверки при куда более приятных обстоятельствах. Впрочем, обдумывая эту мысль, я пальнул ещё тремя ракетами – действуя как автомат. Кумико всё никак не могла добраться до спускового шнура…

Наверное, всё-таки в какую-то оторопь я этих тварей вогнал, они раздумали садиться и ушли на следующий круг. Фейерверк – это хорошо, думали они, но не то время суток, не тем пахнет… и, наконец, обе были девочки, а мальчик валялся тут и думать не думал ни о чём занимательном. Но ушли они только на следующий круг, а не убрались совсем.

Кумико добралась до шнура. Неловко наведя ракету на цель – солнце слепило ей глаза, она дёрнула за шнурок, ракету выбросило из патрона, но – просроченный товар – что возьмёшь? – двигатель её сработал не сразу, так что ракета сначала стукнулась о землю, несколько раз кувыркнулась – и только потом рванула свечкой вверх, оставляя пушистый след; при ударе она, наверное, повредила себе что-то, потому что свечка тут же искривилась, изогнулась… в общем, ракета по пологой дуге обогнула летящих драконов – драконих, конечно, – и стала пересекать их курс – прямо перед мордами, – и одна из драконих схватила её пастью. Машинально, я думаю.

И тут сработала сигнальная головка.

Это была ракета для подачи светозвукового сигнала. Ночью такую вспышку видно километров за сорок; звук не так слышен, но тем не менее километрах в пяти люди оглядываются. Когда такая штука срабатывает во рту…

Драконихе оторвало голову, и она упала так стремительно, что я почти не успел заметить этого. Вот кадр – она есть, а вот следующий – уже нет.

Утрирую, но не очень.

До третьей наконец дошло, что происходит какая-то, извините, херня. То, с чем она никогда в жизни не сталкивалась. Не сразу, но дошло. Она посмотрела вниз, вслед падающей сестре или подруге, потом на неподвижного мужика, потом на нас – запоминая. Впечатывая в свой тупой злопамятный мозг.

И полетела прочь.

Я тут же выкинул её из головы.

Кумико стояла неподвижно, всё ещё держа в вытянутой руке пустой картонный пенал. Потом начала медленно оседать, я еле успел подхватить её. Уже у меня в руках тело заколотилось. Глаза закатились, и в уголках рта появилась белёсая пена.

Поздно вечером появился Панчо, принёс бутылку вина и какие-то незнакомые сладости, напоминающие засахаренные персики, но кубиками – и зелёного цвета. Он забежал попрощаться, им приказали свернуться на сутки раньше, чем было намечено (то есть не завтра к полуночи, а сегодня к полуночи), что не успели забрать, то бросить – и уматывать поближе к Лифту. Мы же можем оставаться здесь, пока не надоест и пока хватает бутербродов, а бутербродов хватит ещё надолго…

Панчо пригубил вино, пожал нам руки и исчез.

– Ты что-нибудь поняла? – спросил Гагарин.

– Пока нет, – сказала я.

Ближе к полуночи мы выбрались из ангара, рассудив, что в суматохе отбытия на нас не обратят внимания, а подышать свежим воздухом, наверное, следует. И заодно как бы невзначай полюбоваться историческим событием: землюки бросают какой-то свой объект и отправляются восвояси.

Причём на сутки раньше, чем было намечено. Наверное, что-то происходит вокруг – невидимое, но существенное.

Ночь стояла совершенно прозрачная, ни намёка ни на облака, ни даже на дымку. В Кольце прямо над головой чернел разрыв, и по этому разрыву было видно, какое оно огромное и какая небольшая по сравнению с ним наша планета. Над горизонтом рогами вверх плыла оранжевая луна, Кончита.

Башня была видна необыкновенно ясно – не только освещаемая её часть, но и заатмосферное продолжение, призрачная, еле уловимая, но всё-таки различимая черта на угольной небесной доске, и яркая звезда самого причала, с которым стыкуются межзвёздные корабли, а там полгода – и ты уже в другом, совсем другом мире…

Четыре вертолёта, шелестя винтами, тяжело поднялись и ушли в сторону Башни, а пятый сделал круг над строениями и отправился за ними следом.

– Ну, вот… – сказал Гагарин так, словно это он всё организовал, но скромничает.

И тут раздался другой, бубняще-воркующий звук моторов, и из-за дальнего ангара показался наземный грузовик на колёсах. Он двигался в облаке света. Он тянулся, тянулся и тянулся, необыкновенно длинный, восемь колёс, уже двенадцать… Вслед ему выехал такой же, потом третий. За третьим появилась совсем небольшая машинка без окон, и замыкал процессию гусеничный трактор. В отличие от наших этот катился почти бесшумно…

Мы с Гагариным уставились друг на друга, уже всё поняв, но ещё не в силах сформулировать. Он нашёлся первым.

– Мы не на Котуре…

– Ага, – сказала я.

Да, катер – это быстро. Непривычно быстро…

Мы были на Майском, на его застенной части, всё вокруг просто вопило об этом, но дошло до нас только сейчас.

Однако хорошо, что дошло. Могло ведь и не дойти.

Гагарин сказал, что надо выждать минут двадцать, а то и полчаса, и сразу же идти обследовать, что тут есть интересного и полезного. Я была настроена не менее решительно, но подождать, безусловно, имело смысл, заодно мы допили вино… и, как только начало светать, неохотно принялись одеваться.

Панчо в своём стремительном монологе как-то сумел подчеркнуть вот это: бросаем всё, что не успели погрузить. Я думаю, он это сделал намеренно. Рисковал? Может быть. Не знаю.

Короче, в последнем ангаре среди ящиков и контейнеров Гагарин нашёл несколько мотоциклов. Они стояли штабелем, упакованные в такие специальные решётчатые конструкции, не совсем ящики, но что-то вроде того. И там же нашёлся целый стеллаж с упакованными в вакуумные мешки рабочими костюмами из чего-то, напоминающего микрослойку, только приятную на ощупь. Это оказалось очень кстати, потому что ехать на мотоцикле в наших широченных балахонах было бы смешно. А ботинки мы подобрали использованные, землюки их носят какое-то время, а потом отправляют на переработку. Вот из того, что они не успели отправить, мы и выбрали себе по паре.

Гагарин довольно долго возился, прежде чем сумел открыть ящик с мотоциклом. Но сумел.

– Ты умеешь?.. – спросила я. Спохватилась.

– На наших – да, – сказал Гагарин. – На этих… – и поехал.

– Слушай, – сказала я, когда он, сияя глазами, подъехал и лихо затормозил рядом со мной. – Надо дождаться, когда уберут Стену. Чтобы не придрались на финише. Они ведь не сказали, откуда надо стартовать, но точно сказали, когда. Понимаешь? У нас ведь есть небольшая фора?..

Конвульсии прекратились быстро, но в сознание Кумико не пришла. Лицо стремительно осунулось, кожа на скулах стала восковой.