За чертой - Кормак Маккарти

По высокогорью ехали два дня. Пошел мелкий дождик. Было холодно, и они ехали, кутаясь в одеяла, пес рысцой бежал впереди, как немой и безмозглый баран-вожак, а из конских ноздрей дыхание вырывалось белыми клубами, таявшими в разреженном воздухе. Билли предложил меняться — то один на поседланном коне, то другой, — но Бойд сказал, что ему больше нравится Кено, на нем он и будет ехать, в седле или без него. На предложение Билли брать под седло то одного коня, то другого Бойд лишь покачал головой и вжал пятки в бока непоседланного коня.

Проехали мимо развалин старой лесопилки, проехали горное пастбище с рассыпанными по нему темными пнями. Вечером на противоположном склоне еще освещенного солнцем ущелья видели терриконы пустой породы, оставшиеся от старых серебряных копей, и семью цыган, устроивших свой табор в плетеных хижинах среди ржавых остовов древней машинерии; цыгане разрабатывали брошенную шахту и теперь встали перед вечерним костром шеренгой от мала до велика и глядели на проезжающих по противоположному склону всадников; глядя против солнца, они приставляли к глазам ладони козырьками, словно команда каких-то спятивших обтрепанных воинов, выстроившихся к смотру. В тот же вечер Билли застрелил кролика, они с братом тут же остановились среди долгих горных теней, разложили костер, приготовили его и съели, а внутренностями покормили пса, потом скормили ему и кости, а когда со всем этим было покончено, сидели, глядели на угли.

— Как думаешь, кони знают, где мы сейчас? — сказал Бойд.

— В каком смысле?

Бойд оторвал взгляд от огня:

— В прямом. Как думаешь, кони знают, где мы сейчас?

— Что за дурацкий вопрос?

— Да ладно. Я думаю, это вопрос про коней и про то, знают ли они что-нибудь о том, где мы сейчас.

— Да ну, к черту. Ничего они не знают. Они просто в горах и невесть где. Ты, может, в том смысле, знают ли, мол, они, что они в Мексике?

— Нет. Но если бы мы были в Пелонсийос или где-то еще в тех краях, они бы знали, где находятся. И могли найти дорогу назад, если их отпустишь.

— То есть ты спрашиваешь, найдут ли они отсюда дорогу назад, если ты дашь им сбежать?

— Не знаю.

— Так что же ты тогда спрашиваешь?

— Я спрашиваю, знают ли кони, где мы сейчас.

Билли молча смотрел на угли.

— Что-то я вообще не пойму, о чем у нас разговор.

— Ладно. Забудь.

— Ты хочешь сказать, что у них, может быть, какая-то картинка в голове, типа где их родное ранчо?

— Не знаю.

— Даже если бы что-то такое и было, это не значит, что они сумели бы его найти.

— Я не к тому, что сумели бы. Может, сумели бы, а может, и нет.

— Весь путь по своим следам они бы не прошли. Ч-черт.

— Ну почему обязательно по следам. Я к тому, что они просто соображают, где что.

— Ну, ты тогда знаешь больше меня.

— Я этого не говорил.

— Ты — нет, зато я это говорю. — Он бросил взгляд на Бойда. Тот сидел в наброшенном на плечи одеяле, скрестив перед собой ноги в дешевых сапогах. — Ты почему спать не ложишься?

Бойд наклонился, сплюнул в угли. Посидел, глядя, как плевок закипает.

— А ты почему? — сказал он.

Утром они выехали на рассвете, едва начало сереть. Между деревьями плыл туман. Выехали на открытое место — посмотреть, что несет с собою день, а меньше часа спустя остановили коней на восточном краю обрыва и смотрели, как солнце наливается и кипящим кубком вздымается, отрываясь от прерий Чиуауа, чтобы еще раз воссоздать из тьмы этот мир.

К полудню они уже снова были в степи, словно проскочили сквозь стекло, такое, какого они не видывали в жизни, ехали по густому ковру из бизоньей травы и бородача. Под вечер далеко на юге увидели высокий частокол тощих зеленых кипарисов и просвечивающие сквозь него белые стены асьенды. Все это колыхалось в волнах жара, как белое судно на горизонте. Далекое и непознаваемое. Билли оглянулся на Бойда — увидел ли и он, но и Бойд уже смотрел во все глаза. Поколыхалось и исчезло в мареве, а потом снова выплыло чуть выше горизонта и повисло, подвешенное в небе. Когда он снова посмотрел, все исчезло вовсе.

В долгих сумерках они прогуливали коней, чтобы дать им остыть. Не очень далеко заметили купу деревьев, вскочили на коней, поехали туда. Высунув язык, пес бежал впереди, темнеющая прерия замирала, погружаясь в прохладу и голубизну, а позади возвышались силуэты покинутых ими гор, черные и плоские на фоне вечернего неба.

Ехали, не выпуская из виду контуры деревьев на горизонте, а когда приблизились к роще, вспугнули там улегшихся на ночевку коров. Коровы замычали, затрясли шеями и куда-то в темноту поковыляли, а кони нюхали воздух и истоптанную коровами траву. В темной роще кони пошли медленнее и остановились, а потом двинулись осторожно, ступая в темную стоячую воду.

Они стреножили Бёрда, потом привязали к дереву Кено, так чтобы, когда они будут спать, он отгораживал их от коров. Есть было нечего, и костер разжигать не стали, а просто завернулись в одеяла и легли на землю. Дважды за ночь щиплющий траву конь протаскивал над ними привязную веревку, Билли просыпался, проносил веревку над спящим братом и снова клал в траву. Завернутый в одеяло, он лежал во тьме, слушал, как кони жуют траву, вдыхал добрый густой запах коров и снова засыпал.

Утром они сидели голые в темной воде болотного озерца, и тут прибыла группа бакерос. Приехавшие, покивав ребятам и пожелав им доброго утра, стали в дальнем конце озерца поить лошадей, а заодно, сидя верхом на пьющих воду лошадях, принялись сворачивать самокрутки, одновременно обозревая окрестность.

— ¿Adonde пап?[253]— услышали братья.

— A Casas Grandes,[254]— сказал Билли.

Те закивали. Их лошади поднимали из воды капающие морды и, без особого любопытства глянув на две бледные тени, зачем-то залезшие в la ciénega,[255]снова опускали морды и снова пили. Когда напились, бакерос пожелали мальчикам безопасного пути, развернули лошадей от водоема прочь и, рысью проскакав между деревьями, направились по степи на юг, откуда и приезжали.

Устроили постирушку, вместо мыла воспользовавшись соцветиями юкки, потом развесили одежду на акации, чтобы ее шипы не позволили ветру все унести. Одежда, прямо скажем, очень пострадала от путешествия по столь суровым местам, а возможностей для ее починки у них почти не было. Рубашки стали чуть ли не прозрачными, а у Билли так она и вовсе расползлась посередине спины. Расстелили одеяла, легли голыми под тополя и долго спали, надвинув на глаза шляпы, а из-за деревьев к ним выходили коровы и стояли смотрели.