Печальные тропики - Клод Леви-Стросс

Мы были окружены несколькими десятками местных, которые общались между собой в основном посредством тумаков, сопровождаемых взрывами смеха. Мужчины бороро – самые высокие из индейцев Бразилии и лучше всех сложены. Их круглая голова, удлиненное лицо с правильными и четкими чертами и атлетическое телосложение напоминают некоторые типы патагонцев, с которыми их, возможно, следует связывать в расовом отношении. Женщины были не столь гармоничны: невысокого роста, тщедушные, с неправильными чертами. В отличие от дружелюбно настроенных и веселых мужчин, они вели себя неприветливо. Несмотря на эпидемии, которые опустошали край, здешнее население поражало своим здоровым видом. Однако в деревне жил один прокаженный.

Мужчины ходили полностью голыми, не считая маленького усеченного соломенного рожка, накрывающего конец пениса и закрепленного крайней плотью, которую вытягивали через отверстие и формировали из нее валик снаружи. Почти все жители были выкрашены с головы до ног при помощи растертых в красную пасту семян уруку. Даже волосы, свисавшие на плечи или стриженные вокруг на уровне ушей, были смазаны этой кашицей, придававшей им вид шлема. Основной цвет дополнялся другими красками: черная блестящая подкова, нарисованная смолой, покрывала лоб и заканчивалась на щеках на уровне рта; украшение из белого пуха было приклеено на плечи и руки; плечи и торс опудривали слюдяным порошком или истолченным перламутром. Женщины носили хлопковую набедренную повязку, пропитанную уруку, закрепленную на твердом поясе из коры; лента из белой размятой коры, более мягкой, проходила между бедрами. Их грудь была пересечена накрест плечевыми перевязями из искусно заплетенного хлопка. Этот наряд дополнялся хлопковыми повязками, туго затянутыми вокруг лодыжек, предплечий и запястий.

Мы делили хижину, приблизительно двенадцать на пять метров, с молчаливой и недружелюбной семьей колдуна и старой вдовой, о пропитании которой заботились ее родственники, живущие в соседних хижинах. Она, неопрятная, пела часами скорбную песню о пяти своих мужьях и о счастливом времени, когда у нее было вдоволь маниоки, маиса, дичи и рыбы.

Снаружи уже доносилось пение: низкие, громкие гортанные голоса и очень четкое произношение. Поют только мужчины, мелодии простые и тысячу раз повторенные; и их унисон, контраст между соло и хором, мужественный и трагический стиль, напоминают воинственные песнопения мужского союза германцев. Почему эти песни? Из-за ирара, объясняли мне. Мы принесли добычу, и перед употреблением нужно было совершить сложный обряд успокоения ее духа и освящения охоты.

Слишком измученный, чтобы быть в этот момент хорошим этнографом, я уснул с наступлением темноты беспокойным от усталости сном, под звуки песен, которые продлились до утра. Так, впрочем, будет до самого конца нашего пребывания: ночи были посвящены религиозной жизни, а спали индейцы с восхода солнца до середины дня.

Если не считать нескольких духовых инструментов, которые появились в определенный момент ритуала, музыкальное сопровождение голосов ограничивалось погремушками из бутылочной тыквы, наполненной мелким галечником, которые встряхивали заводилы. Я слушал их с восхищением: то повышающих голоса, то резко обрывающих пение, заполняя тишину треском инструмента, то нарастающим в темпе и силе звука, то затихающим; то, наконец, управляющих танцорами посредством чередования тишины и звука, чья продолжительность, интенсивность и качество были такими разнообразными, что дирижер наших больших оркестров не смог бы сделать это лучше. Ничего удивительного в том, что раньше туземцы и даже миссионеры считали, что в звучании погремушек слышны голоса демонов! Впрочем, если прежние заблуждения относительно так называемых «языков тамтамов» были развеяны, кажется вероятным, что, по крайней мере, у некоторых народов они основаны на настоящем кодировании языка, сокращенного до нескольких важных значений, выраженных символическим ритмическим рисунком.

С наступлением дня я собрался посетить деревню. У двери я наткнулся на жалких птиц: это домашние ары, которых приручают индейцы, чтобы ощипывать с них перья и мастерить головные уборы. Неспособные летать в таком состоянии, с клювом, который кажется шире из-за того, что объем их голого тела уменьшился наполовину, птицы напоминают цыплят, которых собираются зажарить на вертеле. Другие ары, уже восстановившие брачное оперение, с важным видом сидят на крышах, напоминая геральдические символы, раскрашенные в красные и лазурные цвета.

Я нахожусь среди поляны, на речном берегу, с трех сторон окруженной остатками леса, среди которых приютились огороды. Между деревьями просматривается основание холмов с крутыми склонами из красного песчаника. По периметру в один ряд расположены хижины, похожие на ту, в которой разместились мы. Их ровно двадцать шесть. В центре хижина, длиной приблизительно двадцать метров и шириной восемь, намного больше, чем другие. Это baitemannageo, мужской дом, где ночуют холостяки и где мужчины проводят время, когда не заняты рыбалкой, или охотой, или каким-нибудь публичным обрядом на площадке для танцев – на огороженном кольями участке овальной формы с западной стороны от мужского дома. Вход в мужской дом женщинам строго запрещен, они живут в периферийных домах, куда их мужья приходят по несколько раз в день по протоптанной сквозь кусты тропинке между клубом и семейной хижиной. С вершины дерева или крыши деревня бороро напоминает колесо телеги: семейные дома очерчивают круг, тропинки – спицы и мужской дом в центре – ступица.

Этот замечательный план был некогда присущ всем деревням, хотя их население намного превосходило нынешнюю среднюю величину (в Кежаре приблизительно сто пятьдесят человек). Тогда семейные хижины располагались на нескольких концентрических окружностях вместо одной. Бороро, впрочем, не единственные строят такие круговые поселения. С небольшими вариациями, они оказываются типичными для всех племен языковой группы жес, которые занимают Центральное Бразильское плато, между реками Арагуая и Сан-Франсиску, а бороро, вероятно, являются их самыми южными представителями. Но мы знаем, что их самые близкие с севера соседи, кайяпо, которые живут на правом берегу Риу-дос-Мортес и к которым проникли только лет десять назад, строят свои поселения подобно апинайе, шеренте и канела.

Круговое расположение хижин вокруг мужского дома имеет огромное значение и в социальной жизни и в культовых обрядах. Миссионеры-салезианцы, обосновавшиеся в районе реки Гарсас, быстро поняли, что самый верный способ обратить бороро в другую веру – заставить их покинуть свою деревню и поселиться в другой, где дома расположены параллельными рядами. Сбитые с толку относительно сторон света, лишенные привычного плана, основы их знания, туземцы быстро теряют представление о традициях. Словно их социальная и религиозная системы (мы вскоре увидим, что они неотделимы) слишком сложны, чтобы обойтись без схемы плана деревни, который будто направлял их поступки в повседневной жизни.

Рис. 22. План деревни Кежара

Скажем в оправдание салезианцев, что они хорошо потрудились, чтобы понять эту сложную структуру и сохранить память о ней в своих трудах. Перед путешествием к бороро я счел необходимым сначала изучить эти работы христианских миссионеров. Я ставил перед собой еще одну задачу – сопоставить их выводы с результатами наблюдений, полученными в области, куда они еще не проникли и где система сохранила свою жизнеспособность. Изучив уже опубликованные документы, я стремился получить от моих информантов дополнительные сведения для анализа принципов устройства и жизни деревни. Мы целыми днями ходили от дома к дому, проводя перепись жителей, устанавливая их гражданское состояние, и чертили палками на земле поляны воображаемые линии, разграничивая участки, с которыми были связаны запутанные клубки привилегий, традиций, иерархических ступеней, прав и обязанностей. Чтобы упростить мое изложение, я возьму на себя смелость изменить направления, так как стороны света, как о них думают туземцы, не соответствуют показаниям компаса.