Пушки царя Иоганна - Иван Оченков

Вообще-то «краснокафтанные» звучит немного издевательски. Парадные красные кафтаны стрельцы носят только на смотрах и в караулах. В обычное время и на работах, они надевают простую одежду из некрашеного сукна. А сейчас и вовсе из-за жары разделись до рубах.

– А кто вам, кромешникам, мешает? – тут же огрызнулся Семен. – Хотите, так ставьте!

Получив отпор, молодой артиллерист исчез, а вместо него высунулся капрал, командующий расчетом.

– Кто это тут царевых пушкарей кромешниками называет? – спросил он, подозрительно оглядывая работающих стрельцов.

Однако служивые проигнорировали вопрос, усердно копая землю и сооружая из нее насыпь вала. Капрал еще немного постоял, раздувая ноздри, но так ничего и не добившись, спустился вниз. Семен и его товарищи, довольно переглянувшись, хмыкнули в бороды, но громко смеяться не стали и продолжили работу. По правде сказать, черные кафтаны пушкарей были совсем не похожи на одеяния опричников царя Ивана Грозного, однако кличка эта прилепилась к ним намертво. Одних, помнивших, что кромешники разоряли не только бояр-изменников, но не брезговали и ничуть не виновными простыми людьми, это прозвание дико злило. Другие относились спокойно, дескать, хоть горшками кличьте, только в печь не суйте. Третьи же, случалось, даже гордились этим прозвищем – впрочем, таких было немного. Пушкарский капрал, как видно, был из первых, но поругаться на сей раз им не пришлось. Из ближайшего леса к строящемуся лагерю скакали какие-то разномастно одетые кавалеристы. Царские ратники тут же отставили в сторону заступы и кирки и потянулись за лежащими невдалеке бердышами и мушкетами.

– Кто такие? – грозно крикнул подошедший сотник, когда всадники почти доскакали до будущих укреплений.

– Не признал, Василий Лукич? – отозвался усталым голосом старший из прибывших.

Стрелецкий сотник изумленно вгляделся в его запыленное лицо и, узнав, тут же стащил с головы шапку и низко поклонился:

– Мудрено тебя признать, господин стольник. Можно подумать, за тобой черти гнались.

– Они самые, – усмехнулся в ответ Михальский. – Государь здесь?

– Здесь, Корнилий Юрьевич.

– Так я проеду?

– Ты уж не серчай, господин стольник, только я сначала упрежу, что ты едешь. Все же время военное, сам понимаешь.

– Упреди-упреди, – не стал перечить царский телохранитель, – только дайте водицы испить. Нет мочи терпеть.

Пока стрельцы поили неведомо откуда взявшихся всадников, к острожку прискакал жилец с требованием Михальскому немедля предстать пред светлы царские очи. Людей его пустить внутрь и накормить с дороги, а стрельцам продолжать заниматься своим делом. Корнилий тут же с легкостью вскочил в седло, как будто и не провел в нем бог знает сколько времени, но прежде чем двинуться в царскую ставку, обернулся и коротко приказал невысокому юноше, одетому на польский манер:

– Янек, ступай за мной.

Измученный предыдущим переходом парень тяжело поднялся, но, не посмев перечить, с трудом залез на свою смирную кобылку и потрусил вслед за грозным паном Михальским.

Стрельцы, проводив их взглядом, опять отложили оружие и взялись за работу. Только чернобородый Семен, зло усмехнувшись, пробурчал:

– Ишь как сотник перед ним согнулся, будто его придавило чем.

– Молчал бы ты, пока на нас всех беды не накликал, – одернул его кто-то из товарищей.

Тот хотел было добавить по адресу сотника еще что-то уничижительное, но видя недобрые взгляды остальных, заткнулся и с новыми силами принялся за работу.

Когда пришла весть о том что Корнилий наконец-таки вернулся, я был в своем шатре и разбирал одно крайне неприятное дело. Началось все с того, что сегодня утром сын Пожарского Петр, что называется, «ударил челом» на московского дворянина Колтовского. Оный дворянин был недавно назначен вторым воеводой в Можайск, под начало князя Пожарского, но прибыв на место службы, принялся всячески манкировать своими обязанностями. Иными словами, затеял любимую игру московской знати под названием «местничество». Что на него нашло, я, честно говоря, не постигаю. Роду он был нельзя сказать чтобы очень уж знатного. Чин тоже совсем невелик, а вот поди же!.. «Николи не бывало, чтобы Колтовские под Пожарскими ходили!» – и все тут!

В принципе, может, оно и так, но князь Дмитрий Михайлович, за многие свои заслуги перед отечеством, был из стольников пожалован прямо в бояре. А это привилегия только самых знатных родов в Русском царстве. Колтовские же, при самом удачном развитии карьеры, могли претендовать самое большее на чин окольничего к старости, и то если уж совсем повезет. Так что местничество в данном случае выглядело, мягко говоря, совершенно неуместным. Что самое интересное – сам Иван Колтовский был участником второго ополчения, которым и руководил князь Пожарский. Служил он ревностно и честно, был неоднократно ранен, за что и пожалован впоследствии, и… вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Кстати говоря, сам Дмитрий Михайлович и не думал жаловаться на своего второго воеводу, очевидно, надеясь, что старый соратник образумится. А вот Петька, узнав о подобном отношении к отцу, возмутился и «ударил челом». Хочешь не хочешь – пришлось собирать совет, выслушивать обе стороны, думать, как разрешить конфликт с наименьшими потерями. С одной стороны, очень хотелось почтить неразумного дворянина «высокими хоромами с перекладиной», сиречь виселицей. Все-таки затевать смуту при приближении врага – это даже хуже измены: это глупость! С другой – по той же самой причине не хотелось доводить дело до крайности. Накажешь такого паче меры, а у него друзья, родня… того и гляди, обидятся и еще большую глупость учинят. Но ведь и спускать никак нельзя! В общем, куда ни кинь, везде клин. Так что известие о прибытии Михальского было как нельзя кстати, ибо давало небольшую отсрочку перед принятием решения.

– Вот что, болезные, – заявил я собравшимся, – ступайте покуда, не до вас сейчас! Но далеко не расходитесь, мало ли…

Едва Колтовский и представлявший интересы расхворавшегося отца Петр Пожарский вышли, в шатер зашел мой верный Корнилий в сопровождении какого-то нескладного парнишки в скромном кунтуше.

– Где ты пропадал столько времени, чертяка? – обрадованно поприветствовал я своего бывшего телохранителя. – Я уж и забыл, как ты выглядишь!

– И вам многие лета, государь; вот я и вернулся.

– Вести-то хоть добрые принес?

– Увы, те вести, с которыми к вам отправился Мелентий, и без того были не хороши…

– Мелентия чуть не убили под Москвой, – перебил я его. – Он всего несколько дней как пришел в себя.

– Проклятье! Но кто осмелился на подобное злодеяние?

– Судя по его словам, Телятевский.

– Но злодея схватили?

– Да где там… как сквозь землю провалился, подлец! Однако сейчас мне не до него. Итак, у Владислава перед выходом было около двадцати пяти тысяч войска. Сколько-то он оставил у Смоленска, так что, полагаю, наши силы будут почти равны. У него преимущество в кавалерии, у меня – в пехоте и артиллерии, кроме того, у нас есть укрепления. При таком раскладе я бы сказал, что шансы у нас неплохие.