Роковое совпадение - Джоди Пиколт

Как-то на пляже мы нашли рака-отшельника. Я перевернула его на спину, чтобы Натаниэль посмотрел, как он перебирает своими членистыми ногами. «Посади его на ладонь, — предложила я, — и он поползет». Натаниэль протянул руку, но всякий раз, когда я пыталась усадить на нее рака, он ее отдергивал. Ему хотелось прикоснуться к раку, но в то же время он боялся это сделать.

Я машу рукой. Улыбаюсь. Заполняю комнатушку звуком его имени.

Я снимаю телефонную трубку со стены, как показывала Калебу.

— Ты тоже сними, — одними губами произношу я и повторяю еще раз, чтобы Натаниэль понял.

Но он качает головой и подносит руку к подбородку. «Мамочка», — жестом говорит он.

Трубка валится у меня из рук, как змея, укусившая стену. Мне даже не нужно смотреть на Калеба, чтобы он подтвердил мои опасения, — и так все понятно.

По моему лицу текут слезы. Я поднимаю правую руку: комбинация «я, т, л» — я тебя люблю. Затаив дыхание, я вижу, как Натаниэль поднимает кулачок, раскрывает ладошку, как сигнальный флажок, и повторяет за мной. А потом жест, обозначающий «мир»: два торчащих вверх пальца, мизинец и указательный, — я тоже тебя люблю.

Теперь уже плачет и Натаниэль. Калеб что-то говорит ему, но я не слышу, и сын качает головой. За их спиной дежурный открывает дверь.

Боже мой, я его теряю!

Я стучу по стеклу, чтобы привлечь их внимание. Прижимаюсь к нему лицом, потом указываю на Натаниэля и киваю. Он делает то, что я прошу: поворачивается так, чтобы его щечка касалась прозрачной стены.

Я наклоняюсь и целую разделяющее нас стекло, делая вид, что его нет. Даже когда Калеб уводит его из комнаты для свиданий, я продолжаю сидеть, прижавшись виском к стеклу, и убеждаю себя, что до сих пор чувствую прикосновение Натаниэля.

Это произошло не единожды. Через два воскресенья после этого, когда семья Натаниэля пошла в церковь, священник вошел в комнатку, где миссис Фьор читала всем рассказ о парне с пращей, которому удалось победить великана.

— Мне нужен доброволец, — произнес он, и хотя в воздух взлетели все руки, он посмотрел прямо на Натаниэля. — Знаешь, — уже в кабинете сказал он, — Эсме скучала по тебе.

— Правда?

— Истинная правда. Она несколько дней подряд повторяла твое имя.

Натаниэль засмеялся.

— Она не умеет разговаривать.

— А ты послушай. — Он приставил руку к уху и нагнулся к лежащей на диване кошке. — Послушай-послушай.

Натаниэль прислушался, но услышал только невнятное урчание.

— Может быть, ты слишком далеко стоишь, — предположил священник. — Забирайся-ка сюда.

Всего на секунду Натаниэль заколебался, вспоминая, что мама запрещала ему оставаться наедине с незнакомыми людьми. Но это же не чужой человек, верно? Он сел священнику на колени и приложил ухо к кошкиному животику.

— Хороший мальчик.

Священник заерзал, как иногда делал папа Натаниэля, когда он сидел у него на коленях и нога затекала.

— Я могу встать, — сказал Натаниэль.

— Нет, нет. — Священник погладил Натаниэля по спине, по попе, положил его руку себе на колено. — Все хорошо.

Натаниэль почувствовал, как его рубашку вытянули из брюк. Почувствовал длинные, горячие, влажные пальцы священника у себя на спине. Натаниэль не знал, что ему сказать. В голове пронеслись воспоминания: однажды в машину залетела муха и отчаянно билась о стекло, пытаясь вылететь наружу.

— Отче… — прошептал Натаниэль.

— Я всего лишь благословляю тебя, — ответил тот. — Этого удостаиваются только особенные помощники. Я хочу, чтобы Господь помнил об этом всякий раз, как видит тебя. — Его пальцы замерли. — Ты же хочешь этого, верно?

Благословение — вещь хорошая; неплохо, если Господь будет за ним приглядывать. Да, Натаниэль был уверен: родители бы обрадовались. Он опять переключил свое внимание на ленивую кошку и услышал — всего лишь колебание воздуха! — как Эсме, а может быть, и не Эсме, выдохнула его имя.

Второй раз надзиратель вызывает меня на свидание в воскресенье после обеда. Он ведет меня наверх, в комнату для совещаний, где заключенные встречаются со своими адвокатами. Вероятно, явился Фишер, чтобы посмотреть, как я. Возможно, хочет обсудить завтрашнее слушание.

К моему удивлению, когда дверь отпирается, внутри ждет Патрик. На столе расставлены шесть коробок с едой из китайского ресторана.

— Я взял все, что ты любишь, — говорит он. — Курицу генерала Тсо, китайскую лапшу с овощами, говядину с брокколи, креветки под нежным сливочным соусом, клецки. Да, и еще то дерьмо, похожее на резину.

— Соевый творог. — Я задираю подбородок, провоцируя Патрика. — Я думала, ты не захочешь со мной разговаривать.

— Разговаривать я не хочу. Я хочу с тобой поесть.

— Уверен? Подумай о том, что я могу сказать, пока ты сидишь с набитым ртом. Пока у тебя появится шанс…

— Нина! — Голубые глаза Патрика кажутся блеклыми и настороженными. — Заткнись!

Но и ворча, он протягивает руку и кладет ее на стол — более соблазнительный дар, чем все остальное, что лежит передо мной.

Я сажусь напротив и хватаюсь за протянутую руку. Патрик сжимает мою ладонь — и я пропала. Я прижимаюсь щекой к холодному, поцарапанному столу, Патрик гладит меня по голове.

— Я принес твои любимые печенья с предсказаниями, — признается он. — В них сказано, что тебя оправдают.

— О чем ты говоришь?

— Что тебя оправдают, — улыбается Патрик. — Я не знал, какое бы ты выбрала.

Мои глаза закрываются, когда я позволяю себе расслабиться.

— Все в порядке, — успокаивает меня Патрик, и я ему верю. Прижимаюсь горящим лицом к его ладони, как будто он сможет унести в своих руках мой стыд и зашвырнуть его далеко-далеко.

Когда звонишь по таксофону из тюрьмы, собеседник знает об этом. Каждые тридцать секунд на линии раздается голос, который сообщает человеку на другом конце провода, что ему звонят из окружной тюрьмы Альфреда. По пути в душ я воспользовалась монеткой в пятьдесят центов, которую дал мне Патрик, чтобы позвонить.

— Послушайте, — говорю я в ту же секунду, как Фишер снимает трубку домашнего телефона. — Вы хотели знать, что говорить в понедельник на слушании.

— Нина? — Где-то в глубине его дома слышен женский смех. Звон стекла или фарфора, который моют в раковине.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Я только сел обедать.

— Ради бога, Фишер! — Я отворачиваюсь, когда с прогулки возвращаются мужчины. — Я не могу перезвонить вам в более удобное время, потому что следующая возможность мне представится только дня через три-четыре.