Имя нам - легион - Александр Сивинских

Или – с глаз долой – из сердца вон?

А сегодняшнее побоище при дабагской деревне? Братья оскалили зубы, и оказалось, что клыки их остры, а желудки вполне терпимы к живому мясу.

И ни слезинки. Чай, не крокодилы.

Да и перед кем горевать-то, комедию ломать. Перед кем? Наемники, они ж ребята свойские. Поглядите только, как обрадовались, что позволено наконец-то наподдать зловредам, спасая братьев по крови и плоти. И не только обрадовались, любопытствовать осторожно начали вдобавок: не пора ли и дальше эдак-то решительно воевать? А что, мол, мастера Большие наши Братья, не пришло ли время отказаться от полумер, паллиативов, так сказать, проблемы определенно не решающих? Ежели неразумный враг не сдается заведомо сильнейшим нам, то судьба его, простите, какова?…

– Sic! – вскричал я, соскочив с кровати, набросив на одно плечо простынку на манер римской тоги и задрав к потолку указательный палец.

Вот оно! Кажется, у клубочка обнаружился-таки хвостик. Попробуем потянуть, а?

Отчего бы нет!

Нам помазали губы кровью. И вкус ее нам понравился. И мы ждем продолжения. Это как наркотик, – утверждал, пребывая в изрядном подпитии, когда все шлюзы интимности уже распахнуты и льется самая сокровенная правда-матка, мой общаговский сосед Димчик о сексе, – стоит раз попробовать, потом за уши не оттянешь! А кровь? Что секс рядом с нею? Смешная забава для юнцов и юниц…

Мне стало жарко.

Я выбежал из казармы и хлопнулся плашмя в бассейн. Карпы заметались. Прохладная вода хоть и остудила тело, но мозги продолжали кипеть. Мысли налезали друг на друга, пытаясь пробиться в первый ряд.

Хищник, отведавший человечины, становится людоедом. Аксиома. Солдат, прошедший войну, остается солдатом навсегда. И это аксиома тоже. Остается солдатом и до самой смерти ждет, когда его снова позовут в бой. Или не ждет, а уходит сам. Противник найдется. Беспременно найдется…

Там, дома, на Земле, мы ждали; может, как я, не сознаваясь в этом перед собою, но – ждали. И вот появились агенты Больших Братьев и поманили нас войной. Напитали войной. И мы уже не хотим останавливаться. Мы уже не можем остановиться. Дайте нам врага! Дозу! Дозу!!!

– Зараза! – Я в ярости хлопнул ладонью по воде.

Звук получился такой, что я вздрогнул и с опаской уставился на расходящиеся волны: не начнут ли всплывать кверху пузом контуженые карпы. Не мог я также сбрасывать со счета реально существующую и грозную притом перспективу получения от сослуживцев наглядного урока о правилах добрососедского общежития.

Карпы не всплыли. Однако открылось окно. Всклокоченный Генрик недовольно спросил, протирая волосатыми кулачищами глаза:

– Ты что, рыбу глушишь, браконьер?

– Вроде того, – сказал я, чувствуя по достаточно миролюбивому его тону, что сегодня удастся мне отделаться легко. – Прости, Гена, задумался.

– Что, серьезно? – изумился он. – Да ладно тебе, не расстраивайся, все мы этим пороком время от времени страдаем, – вздохнул он затем. – Даже я. Для чего же волну-то гнать? Неужто так все плохо?

– Плохо, Генка! – сознался я. – Херово, чего уж там жеманничать.

– Ну так заходи, обсудим, – сказал он. – Чего в одиночку маяться…

* * *

Я вывалил на него весь ворох подозрений и догадок – скопом. Сбивался, перескакивал с одного на другое, шипел, не находя слов. Выглядел я, наверное, не лучшим образом: параноик в мокрых трусах и со спутавшимися волосами.

Он внимательно выслушал меня, а когда я начал повторяться, остановил:

– Погоди, я понял. Так ты обвиняешь Братьев? В чем? В подлоге? В обмане? В тщательно скрываемой кровожадности? А им это надо? Ты сам подписал контракт, где обязался беспрекословно выполнять приказы. Разве там была хоть строчка о великодушии легионера к врагу? Мало ли что тебе наплел Игорь Игоревич по поводу терранского мягкого сердца… Откровенностями своими он тебя попотчевал в частном порядке. Так не булькай и будь признателен – значит держит не за боевого робота, а за более или менее мыслящее существо. Что-то я не помню, чтобы с нами в российской армии советовались по поводу решения национальной военной доктрины в свете душевных порывов русского эгрегора… И не забывай, Фил! Ведь хонсаки действительно вооруженными вторгаются в чужие миры, и миролюбием это не пахнет. Ведь они действительно уничтожают эти миры не хуже библейской саранчи. И уже пройденных ими миров действительно колоссально много. И, черт тебя дери, движутся они в сторону Земли! Нашей Земли, нашей, тупая твоя башка!

– Хорошо, – покачал я головой, не желая, однако, сдаваться. – Совершенно верно, спорить не буду, хонсаки несут погибель всему живому и оставляют за собой пустыню. А почему? А потому что от бескормицы бегут, известно. Что совсем уже другой коленкор, нежели императивная агрессивность, согласись. А еще, может, – вбросил я в привычный расклад новый, приберегаемый для такого вот момента козырь, – может, они из концлагерей драпают, – тех, в которые заточили их предусмотрительные Братья-терране некогда. Тогда, когда поняли, что существа, имеющие дар ходить между мирами, могут сделаться реальной проблемой через сотню-другую лет. Проблемой для их безмятежного благополучия. Кто там из головастых людей поведал нам, что война – продолжение политики другими средствами? Клаузевиц, что ли? Может, он сам был эмиссаром Больших Братьев на Земле? Фамилия-то какая, а?!

– Но делегации, Капрал! – горестно возопил Генрик, которому тоже поднимать лапки и пасовать, хоть бы и перед козырями – нож острый. – Переговоры. Гибель послов. Терра на самом деле пытается решить вопрос полюбовно. Это что, по-твоему – представления, состряпанные специально для нас? Фальшивки для поднятия военного духа? Липа для боевых листков?

– Генрик, славный ты мой! – с тщательно выпячиваемой значительностью вещих речей молвил я. – Поверь, дурить головы уместно не только отстраненным от достоверной информации наемникам. Разве лгать собственному народу – привилегия одних лишь земных правительств? Ты из какой страны сюда попал? Неужто не знаешь, как умельцы масс-медиа оборачивают черное – белым, промахи – достижениями, а поражения – победами? Слушайте, братья и сестры! Пришла беда, откуда не ждали. Возлюбленному отечеству нашему грозит гибель от лап кровожадных супостатов-нелюдей! Засучим же рукава и окоротим монстров в едином порыве священной ярости!… Ложь для терран привычна. Так же, как и подлоги. Нас-то с тобой, братец, на девчонок поймали. И Бородача. И многих других. Хочешь, завтра ребят расспросим, какими ветрами их в Легион занесло? Да только ответы девяноста процентов мы с тобой и так знаем.

Генрик помрачнел.

– Не на девочек нас изловили, Капрал, ошибаешься ты. По поверхности скользишь, принимаешь верхушку айсберга за всю льдину. Ни к чему это Братьям. Девочки – антураж. Ловят они нас на нашу собственную жестокость. И даже не ловят, а лишь отслеживают, руководствуясь ею; лезем-то в сети мы сами. Зацепится такой гаврик, рванет рубаху на груди, разбушуется – значит их человек. С ним не только хонсаков – кого угодно в лапшу порубишь. Без проблем.