Пограничные были - Павел Иванович Петунин

class="p1">В зале засмеялись, сосед ткнул Купряхина локтем в бок. Но это его не смутило. Он тоже рассмеялся и пояснил:

— У вас, Юрий Данилович, орденов и медалей, как у Маршала Советского Союза... Я думаю, не только мне, но и другим нашим солдатам, а также сержантам, интересно знать, как вы заслужили столько наград?

— Скажу прямо, в орденоносцы я не рвался. Не ставил перед собой такой задачи, чтобы обзавестись всем этим. — Селюшкин бережно провел ладонью по многочисленным своим наградам. — Это я тебе, дорогой, точно говорю и честно... Первое дело: за многие годы службы в погранвойсках я не то чтобы ни разу не сидел на гауптвахте, но ни одного замечания или выговора не схлопотал за нерадение или самоволки... — Пронзительно посмотрел на вдруг покрасневшего солдата. — У тебя что-то очень короткая стрижка, товарищ рядовой Купряхин. Не на гауптвахте ли оставил свою прическу?

В зале опять рассмеялись.

— Проштрафился малость. Пять суток отсидел, — признался солдат.

— Хвалю — на людях хватило духу признаться... Второе дело. Оно с первым связано... Я с далекой юности, когда меня призвали в погранвойска, считаю себя солдатом. А солдату, как ты знаешь, положено исполнять долг перед всей страной, перед всем нашим народом: учиться военному делу, нести службу, когда понадобится — стоять насмерть... В любое дело, какое мне поручали командиры, я старался вложить всю душу, любую работу исполнял как самую важную, никогда не думал о личной выгоде. То же самое скажу и о ваших сослуживцах, моих старых, старых друзьях, супругах Васильевых. Такое у нас с ними железное правило, товарищ Купряхин, и оно пока не подводило. Вот и ты попробуй жить по этому правилу...

Потом Селюшкин и Васильевы поехали на линейные заставы. Там тоже выступали. И вставали перед глазами молодых пограничников картины прошлого, теперь уже такого далекого, — тогда их отцы и матери были еще мальчишками и девчонками, куда моложе их, нынешних часовых рубежей Родины...

СМЕНА КАРАУЛА

Повесть

1. Тревога

Майор Зимин сидел в прокуренной канцелярии и занимался самым скучным делом: беседовал с поверяющим.

Зимин впервые видел майора Степанчикова, но слышать о нем слышал (от своих умудренных опытом одногодков, которых Степанчиков уже навещал): в политотделе части появился не майор, а настоящая гроза начальников застав. Правда, о «грозе» они говорили со снисходительной улыбкой.

И вот теперь напротив Зимина сидел майор Степанчиков, — майор, которому и тридцати не было, — с новеньким академическим ромбиком на кителе. На лице Степанчикова, еще не задубленном солнцем, непогодью и пограничными ветрами, застыло выражение суровой беспристрастности. Степанчиков не торопясь перелистывал общую тетрадь в клеточку. Не менее десятка листов в ней заполнены служебными впечатлениями от двухсуточного пребывания Степанчикова на заставе.

Зимин поглядывал на него с отцовским сочувствием и, казалось, вот-вот скажет: «По всему видать, неплохой ты человек, Степанчиков, но зачем эти металл в голосе и сталь во взгляде? Э-эх, молодо-зелено!»

— Хорошо у вас наглядная агитация оформлена, — сказал Степанчиков бесстрастным голосом.

— Годик назад нас, грешных, за нее и поверяющие и на совещаниях честили в хвост и в гриву, — рассмеялся Зимин. — Но вот появился сержант Барвенко — и засияла наша наглядная агитация!

— При чем тут сержант? — удивился майор Степанчиков. — Вы же организатор.

— У этого организатора — пальцы дырявые.

Майор Степанчиков медленно перевернул в тетради листок и заметил сухо:

— К Ленинской комнате претензий нет. Все необходимые стенды имеются, оформлены качественно.

— Это мой бывший замполит постарался. Жалко, забрали парня в клуб.

— Способные люди и там нужны.

— Благодарю за разъяснение.

Степанчиков пристально посмотрел в лицо Зимина: не посмеивается ли?

— Я, товарищ майор, присутствовал на политзанятиях и не о всех слушателях вынес благоприятное впечатление, — сказал Степанчиков. — Вот, например, рядовой Жуков...

— Извините за прямоту, но вы не вопросы ставили, а покрикивали. Вот и смутился Жуков. — Зимин вздохнул: — Кто же вам по душе пришелся?

Степанчиков заглянул в тетрадь:

— Я надеюсь, и вам нравятся четкие ответы ефрейтора Киселева?

— Да, язык у Киселева хорошо подвешен. Но что касается дела, а не слов... — Зимин неожиданно пристукнул обеими ладонями о край стола и резко поднялся. — Он у нас на заставе только неделю служит, но нет командира, с которым не вступил бы в пререкания. До службы у нас неоднократно наказывался за пьянку... Вроде бы политически подкованный, но в то же время — солдат-выпивоха. Как вам нравится такое сочетание? У вас есть еще вопросы или замечания?

— Есть. Что за гражданский парень с девицей гуляют на вашей заставе?

Увидев, как отчужденно посмотрел на него Зимин, Степанчиков уже мягче пояснил:

— Здесь все-таки граница рядом.

— Эти парень с девицей, как вы изволили выразиться, родились на заставе, — сказал Зимин. — Парень, к тому же, не гражданский, а лейтенант — сейчас в законном отпуске. — Помолчав, добавил: — Это мои дети.

Степанчиков покраснел:

— Извините.

Зимин не ответил. Долго смотрел в окно, успокаиваясь. Перевел хмурые глаза на смущенного Степанчикова, сказал официально:

— Традиционное пограничное гостеприимство обязывает меня пригласить вас в столовую.

От обеда майор Степанчиков отказался, попросил отвезти на соседнюю заставу.

Когда «уазик» со Степанчиковым вырулил на дорогу, Зимин позвонил соседу, что к нему вот-вот приедет майор Степанчиков. Нет, звонил он вовсе не для того, чтобы начальник соседней заставы лейтенант Филимонов успел соорудить в некотором роде «потемкинскую деревню».

— Володя, я знаю, какой ты кипяток, — сказал Зимин. — Об одном прошу тебя — не взрываться. Мне, конечно, легче было с ним разговаривать — звания у нас одинаковые, а ты лейтенант. Тебе с майором сложнее толковать. Возьми во внимание: Степанчиков из-за учебы в академии давно оторвался от границы, от общения с солдатами, потому на басы усиленно нажимает... Ну да ты сам этой болезнью переболел. Так что — не кипятись в случае чего.

— Понятно, Петр Андреевич.

— Как отстрелялись вчера?