Россия на дне. Есть ли у нас будущее? - Максим Калашников

— Наша задача — точно спрогнозировать этот момент и выработать платформу, действительно объединяющую те силы, которые могут в этот трагический момент консолидировать страну, — говорит А. Нагорный. — Согласен с ведущими: нам необходимо понять, в каких сегментах эти силы могут взять власть, и буквально сдернуть страну с края пропасти. Или — поймать ее в падении. Есть определенные силы в армии, в политическом истеблишменте, в ВПК, отдельные люди в МВД. И есть, наконец, Русская православная церковь…

Обрисовывая задачи мыслящей части общества, Александр Нагорный указал на создание альтернативных идейных платформ. Например, когда в Чехословакии шло расшатывание советского влияния, там появлялись то «платформа 88», то «платформа 15». В них оказались уложены те идеи, которые сработали в тот момент, когда история подошла к поворотному пункту. И нужно сосредоточиться не на сценариях мировой экономики, не на судьбе доллара или технологическом развитии страны, а на том, «что делать России в «момент Ч», который приближается».

* * *

Президент Института национальных стратегий Михаил Ремизов начал выступление со спорной и взрывоопасной темы Северного Кавказа.

Призвав не впадать в истерию (и назвав «ампутацию» СК лишь как один из возможных сценариев), он призвал к обсуждению проблемы. А ведь есть и вариант с превращением Северного Кавказа в российский протекторат, причем серьезных, системных аргументов против него не выдвинуто.

— Да, мы в любом случае обречены на то, чтобы решать проблемы Северного Кавказа, — говорит М. Ремизов. — Вне зависимости от того, является ли он частью нашей государственной территории или нет. Но если он остается частью РФ, то мы попадаем в ситуацию паралича строительства политической нации в России. Потому что мы в таком случае вынуждены считаться со спецификой северокавказской политической культуры — и отдавать кавказцам часть культурной, политической и иной гегемонии в России. И это — действительно проблема. Уверен, что можно ее решить, сохранив Северный Кавказ в России.

При этом не надо говорить о СК в целом. Нужно отдельно рассматривать Дагестан, Чечню и Ингушетию, черкесские регионы. Нужно изучать все это дифференцированно и не кликушествовать…

М. Ремизов считает порочной практику мазохизма. Нельзя не замечать процесса создания «трансрегиональной Чечни» как крыши для диаспор и «авторитетных» сообществ.

Затем докладчик перешел к основной теме:

— Я согласен с Максимом Калашниковым в том, что иногда вопрос о вариативности сценариев отступает на второй план. Иногда человеческая свобода состоит в том, чтобы либо сделать необходимое — либо погибнуть. Мы исторически оказываемся именно в такой ситуации. Либо сделаем необходимое, либо погибнем как государство, как цивилизация, как нация. Хотя, вполне возможно, здесь не стоит быть чрезмерными алармистами. Быть может, наша агония получится долгой.

Если говорить о зависимости РФ от внешней конъюнктуры, то опять же прав первый докладчик, который говорит о необходимости разделения проблем кризиса глобального и кризиса российского. Думаю, что российский кризис будет протекать более мягко, если глобальный кризис не перейдет в некие спазмы разрушения глобального финансового капитализма — и будет более катастрофичным, если такие спазмы начнутся. Потому что в положении коренной ломки самые слабые управленчески и экономически системы, к которым относится РФ, наиболее уязвимы. Россия особенно уязвима, поскольку стоит на перекрестке самых разных интересов и контролирует те ресурсы, которые, на взгляд многих мировых элит, не соответствуют уровню ее экономического, социально-демографического, исторического, культурного и иного влияния. Не соответствуют ее статусу.

Если мы ставим вопрос так категорично — «сделать необходимое или погибнуть», то следует спросить также: кому делать это «необходимое»? Мы можем долго рассуждать на тему того, что должна сделать абстрактная Россия или абстрактное государство, но эти разговоры полезны лишь в случае, если мы отрефлексируем проблему общественного субъекта.

По большому счету, нужно обсуждать то, что делать нам — патриотической части интеллектуального класса страны. И здесь стоит предостеречь друг друга от снятия всякой претензии к существующему государству. Нахожусь под большим впечатлением от метафоры Михаила Делягина относительно овец, Освенцима и эффективности. Интеллектуально обаятельно, но по существу — является формой снятия всех претензий к существующему государству, формой индульгенции правящей бюрократии. Ибо если мы лишаем себя возможности предъявлять требования властям с точки зрения некоего нормативного функционала, который присущ государству как таковому, — мы оказываемся в слабой позиции.

А этот функционал, помимо утилизации советского наследства, объективно включает в себя и поддержание правопорядка, и социализацию населения, и поддержание инфраструктуры. Как бы ни был плох «правящий класс», все это объективно необходимо для того, чтобы ему было чем «править».

Тем более чтобы править самостоятельно. Пока российский правящий класс в полной мерей не стал частью общемирового. Существуют большие разногласия по поводу статуса «россиян» внутри мирового истеблишмента. И эти разногласия, возможно, являются главной причиной той «патриотической повестки» путинского правления, которую мы наблюдали в минувшие годы.

Я согласен: не стоит питать иллюзий по поводу природы нынешней властной системы, но тем важнее сохранять в наших руках пусть иллюзорную, но инструментально полезную идею нормативного содержания государства. И уже на этой основе предъявлять наши счеты к действующей системе (хотя бы по принципу «исполняйте свою конституцию»). Поскольку это не снижает, а повышает уровень требовательности к ней.

У интеллигенции мало оружия. И одно из орудий в ее арсенале — это апелляция к общему благу, к нормативному содержанию публичных институтов. Не стоит выпускать его из рук…

Но это, по словам М. Ремизова, только пролог. Вопрос — что может сегодня делать патриотический интеллектуальный класс? У него есть работа даже тогда, когда государство не является функционально национальной силой. Во-первых, он может проектировать хотя бы на бумаге элементы нового общества. Новое общество вообще сначала проектируется именно в текстах. Ибо если посмотреть на историю модернизаций и формирования великих наций, это не только великие стройки типа «железнодорожного проекта» Витте, но проекты по созданию новой национальной историографии, высокой литературы. Ремизов отмечает, что последняя у нас есть — нужна лишь модель ее преподавания в школе. Здесь же — проекты по формированию новой армии и новой бюрократии. Все эти вещи могут родиться на бумаге прежде, чем они появятся в реальности. Михаил Ремизов предлагает создание нескольких проектных центров под эгидой союзников в государственном аппарате и в патриархии. Они в силах обеспечить такую полезную работу.

Во-вторых, полезно вести проектную и научную дискуссию, которая позволит «операционализировать» наши политические и общественно-политические цели.

— Если мы начинаем подробно говорить о том, как мы видим модернизацию или неоиндустриальную революцию, национальное строительство и другое, то сразу же видим: есть множество проблем, никак не связанных со злонамеренностью власти, но связанных с концептуальной нерешенностью этих проблем, в том числе — в нашей собственной среде, — считает М. Ремизов. — Их и надо решать в нашем кругу, чтобы мы на выходе могли предъявить и власти, и обществу некий пакет операциональных требований, на которые можно ответить «да» или «нет». Если же мы сделаем это, то мы можем в какой-то момент получить «да».