Рок - Борис Седов

- Молчи, вор в законе! Прыщ на теле Отчизны.

- Я авторитет, и все урки дрожат передо мной.

- Вот я посмотрю, как перед тобой Марафет задрожит.

Знахарь вздохнул и, повернувшись, лениво свалился с матраса в воду. Вынырнув, он выпустил изо рта фонтанчик и, перевернувшись на спину, сказал:

- Марафет не задрожит. Это точно. А ты, между прочим, как раз и будешь наблюдать со стороны, как он не задрожит.

- Что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду, что пойду на эту встречу один, а ты со всеми нашими людьми, которые имеются в наличии, будешь наблюдать за всем происходящим со стороны.

- Но ведь…

- Никаких «но»! Как я сказал, так и будет. Марафет не должен даже догадываться, что я приехал в Чикаго не один. Пусть видит, что я ничего не боюсь. А кроме того, ты не забыл, что там у нас имеется Рита?

- Наш засланный казачок… - усмехнулся Костя.

- Скорее - казачка. Так вот, вы будете очень-очень внимательно следить за мной, и если что - спасать.

- Спасать… - повторил Костя и скептически хмыкнул: - А если Марафет решит просто грохнуть тебя без разговоров?

- Для того, чтобы грохнуть, не нужно устраивать такого спектакля, - возразил Знахарь, плавая вокруг Кости, - я вообще думаю, что он, зная о моих деньгах, - а он наверняка о них знает, - попробует вписать меня в какое-нибудь дело, чтобы эти деньги вытянуть. Пока я богат, я нужен ему только живой, и обязательно в качестве партнера. Это - точно.

- Ну-ну…

- Во тебе и «ну-ну». В общем, пора звонить ему и договариваться о встрече.

- Так иди и звони! Но только помни о том, что я тебе сказал. От Марафета можно ожидать чего угодно. Вероломство и коварство пока никто еще не отменял.

- Ишь ты, Шекспир двадцать первого века!

И Знахарь неожиданно перевернул матрас, на котором нежился Костя.

Подняв фонтан брызг, Костя, уж от кого-кого, а от Знахаря не ожидавший вероломства и коварства, панически забил конечностями по воде и выпучил глаза. А Знахарь тем временем выбрался на край бассейна и, насмешливо глядя одним глазом на Костю, спросил:

- Тебе не приходилось исполнять в школьных спектаклях роль Муму?

Костя, отплевываясь и фыркая, подплыл к нему, закинул руки на бортик и ответил:

- Если ты вообразил себя Герасимом, то тебе придется объясняться с Марафетом жестами, а по телефону это не прокатит.

Знахарь вздохнул:

- Да хрен с ним, с Марафетом этим! Что я - урок не видел, что ли? Меня гораздо больше беспокоит Рита. Прошло уже две недели, а она так ни разу и не позвонила.

- Не волнуйся, - сказал Костя и положил голову на край бассейна, - бабы, они живучие и хитрые. А уж Рита - просто чемпионка по этой части.

- Будем надеяться, - сказал Знахарь.

- Да не вздыхай ты, - усмехнулся Костя. - Получишь свою Риту в целости и сохранности. Все будет нормально.

Знахарь задумчиво посмотрел на небо, и это было его большой ошибкой.

Костя, увидев, что босс потерял бдительность, схватил его за лодыжку и сильно дернул. Взмахнув руками, Знахарь обрушился в бассейн, а Костя, выбравшись из воды, с насмешкой посмотрел на начальника и сказал:

- Это тебе за Муму. А вообще, как мне показалось, ты собирался звонить Марафету. Но я предлагаю сначала пообедать. Как говорил один умный человек, основа каждого мероприятия - сытый желудок.

- А этот человек жив? - спросил Знахарь, вылезая из воды.

- Жив.

- Тогда он действительно умный.

И они пошли в дом, перешагивая через неподвижные тела валявшихся тут и там братков, которым предстояло очередное рискованное приключение.

Вдруг Костя остановился и, повернувшись к Знахарю, спросил:

- Слушай, а как ты себя чувствуешь в роли короля Восточного берега?

Знахарь поморщился и ответил:

- Наверное, я первый в истории король, который хочет уничтожить своих подданных всех до единого. То, что теперь я должен рулить всеми этими уродами от Майами до Бостона, совсем меня не радует.

- Что, тяжела шапка Мономаха? - язвительно спросил Костя.

- Вот прикажу тебе голову отрубить, тогда узнаешь, - пообещал Знахарь.

- Не губи, владыко! - воскликнул Костя и, распахнув перед Знахарем дверь, согнулся в шутовском поклоне.

* * *

Я давно уже привык к тому, что так называемые американские города не имеют ничего общего с настоящими городами, одним из которых, конечно же, был есть и будет мой любимый Питер.

Стремление людей к независимости, подкрепленное американскими свободами, привело к возникновению специфического вида городской застройки, благодаря которому Ильф и Петров назвали Америку двухэтажной. Как-то мы с Костей разговаривали об американских городах, и я объяснил ему, в чем тут дело.

У нас, например, в четырехсотквартирном доме живут четыреста семей, и все это занимает площадь, ну, скажем, сто на пятнадцать метров. А в Америке эти четыреста семей имеют четыреста домиков, и каждый участок занимает тридцать метров по фронту. Значит, для того, чтобы разместить эти четыреста домиков, нужна улица длиной шесть километров. По двести домиков на каждой стороне. И вот результат - вся Америка представляет собой огромную деревню, в которой от булочной до прачечной - километры. И без машины ты просто умрешь с голоду и завшивеешь в грязных шмотках, если у тебя нет собственной прачечной в подвале. Но у американцев и машины есть, и стиральные автоматы. Так что живут себе припеваючи. Правда, припевать приходится в обществе семьи, а если семьи нет, то в одиночку или в баре, где по вечерам собираются такие же идиоты, которые друг другу сто лет не нужны. Америка…

Вот я и говорю, что Чикаго - такая же двухэтажная бесконечная деревня, в центре которой имеется сотня нормальных городских домов да десяток небоскребов, которые по вечерам красиво освещены и поэтому выглядят весьма живописно.

Мои гвардейцы, которыми без меня руководил Костя, прибыли еще вчера, так что, спускаясь с трапа «боинга», я был уверен, что за каждым мои шагом бдительно следят расторопные ребята с биноклями, пушками и рациями. Конечно же, кроме них за мной следили такие же расторопные ребята Марафета, у которых тоже имелись рации, бинокли и пушки, но тут уж ничего не поделаешь. Таковы правила игры, и не я их выдумывал.

В одной руке у меня был небольшой чемоданчик со шмотками, другой рукой я вертел пижонскую тросточку, а на морде красовались черные очки. Воспаление глазницы прошло, я наконец смог вставить стеклянный глаз и поэтому не привлекал особого внимания своей экзотической черной повязкой.

«Боинг» стоял в пятидесяти метрах от входа в здание аэропорта, и я сразу увидел двух крепких ребят в черных костюмах и черных очках, которые, заметив меня, решительно пошли навстречу. Марафет любезно сообщил мне, что меня встретят как положено, и выполнил обещание. Глядя на твердо шагавших ко мне марафетовских пацанов, я в который уже раз с тоской подумал о том, что уголовная братва никогда, наверное, не откажется от этих мрачных черных костюмчиков, больше подходящих гробовщикам. Хотя, возможно, они сознательно одеваются так, чтобы создать у окружающих соответствующее впечатление о себе и напомнить о бренности нашего существования.