Последний приказ Нестора Махно - Сергей Богачев

Нисколько не смутившись, Каганович продолжил развивать свою мысль. Конечно, встреча с Ежовым в приёмной правительственной дачи не входила в его планы, но не раз выручавшая его привычка готовиться к разговору, продумывать разные линии развития диалога, создала впечатление полной непринуждённости беседы и пустяковости вопроса:

— В отличие от вашей, Николай Иванович, моя память не настолько вместительна. Хотел развеять свои сомнения.

— По поводу, — резко отреагировал Ежов, несмотря на умиротворенную и размеренную речь Кагановича.

— Я искал там одну фамилию и, знаете, не нашёл… как раз собирался вас побеспокоить по этому вопросу, но на ловца, как говорится, и зверь бежит.

— Что, мы где-то недосмотрели? — нота огорчения выдала в Николае Ивановиче Ежове комплекс отличника. Нарком, еще будучи провинциальным партаппаратчиком, прославился не только своим нетерпимым отношением к любого вида инакомыслию и оппозиции, но и неуёмным желанием доводить все свои дела до идеального, нужного ему финала.

— Нет, напротив… Человека там нет, а он арестован. Некто Зиньковский-Задов.

Ежов, не задумываясь, задал встречный вопрос:

— Одессит?

— Я же говорил, что у вас феноменальная память, Николай Иванович. Там что-то серьёзное?

— Более чем, товарищ нарком тяжёлой промышленности. Случай из ряда вон выходящий. А почему интересуетесь?

— Чтобы не было никакой конспирологии — отвечу. В своё время он мне жизнь спас. Теперь хочу понять, смогу ли долг отдать…

— Не сможете, товарищ Каганович. Не сто́ит мараться. Вот здесь, — Ежов похлопал папку, лежавшую у него на коленях рукой, — материалы…

Дверь кабинета открылась, и оттуда, поправив пенсне, вышел Молотов:

— Добрый вечер, товарищи! — Председатель Совета народных комиссаров СССР поздоровался с каждым из коллег и с озабоченным видом проследовал к выходу.

— Товарищ нарком внутренних дел, Иосиф Виссарионович просит вас… — Власик, появившийся из ниоткуда, пригласил Ежова в кабинет Сталина, при этом пожав плечами в сторону Кагановича — приказы не обсуждаются, придётся ещё подождать.

Спустя тридцать минут начальник личной охраны подошел к ожидавшему аудиенции Кагановичу и негромко произнёс:

— Товарищ нарком, Хозяин приказал вас позвать.

— А Ежов же ещё не закончил, — рассеянно переспросил секретарь ЦК, погружённый в свои неприятные думы.

— Товарищ нарком, Сталин приказал вас позвать, — еще раз, с каменным выражением лица повторил Власик.

Все эти тонкости настроения Хозяина, слова, которые использует в разговоре Власик, Каганович за многие годы работы в правительстве изучил в совершенстве. Не «пригласить», а «позвать» — это много значит. Сколько раз его, преданного коммуниста, вызывали «на ковёр»… Пока бог миловал. Хотя бога же нет… Череда нехороших мыслей пролетела в голове наркома, пока он проделал десяток шагов до двери.

Три окна напротив входа, затенённые крышей террасы, стол, обитый зеленой тканью, такой же, как и краска на фасаде, три окна справа, диван кожаный… Сколько раз нарком тяжелой промышленности бывал в этом кабинете… Всю его обстановку он знает досконально, как и его Хозяина. Это ему поможет сейчас не допустить ошибку…

Сталин стоял спиной к входу, разглядывая белок, прыгавших по стволам деревьев, и никак не отреагировал на вопрос визитёра:

— Можно, товарищ Сталин?

В ответ трубка испустила тонкий столбик дыма и в камерной тишине кабинета спустя почти минуту, негромко прозвучал вопрос:

— Лазарь, а какой у тебя был партийный псевдоним, когда ты в Юзовке организовывал рабочее движение?

— Борис Кошерович, Иосиф Виссарионович, — всё это время нарком тяжёлой промышленности стоял возле входа, не понимая, как себя вести.

— Ты проходи, Кошерович, присаживайся, — грузинский акцент Хозяина, когда он говорил преднамеренно тихо, заставлял вслушиваться в каждое его слово. Каганович прекрасно знал, что этот разговор почти шёпотом — предвестник бури.

— Товарищ Ежов…

— Да, товарищ Сталин! — наркомвнудел поднялся из одного из двух больших кресел, приставленных почти вплотную к зелёному столу, и вытянулся по стойке «смирно».

«Эх, Коля, Коля, Николай… Времени даром не терял, гадёныш», — к Кагановичу неожиданно вернулось самообладание. Скольких таких поворотливых проходимцев он повидал на своём веку? Один Ягода чего стоил. И где теперь Ягода? То-то, Ёж… Подавишься…

— У нас в партии, — Сталин медленно растягивал притухшую трубку и наконец-то повернулся спиной к окну, усаживаясь на своё любимое кресло, — не принято закрывать глаза на ошибки товарищей. Я не ошибаюсь, Николай Иванович?

— Так точно, Иосиф Виссарионович! — Ежов продолжал стоять возле кресла.

— Как, по вашему мнению, наш соратник… такой же, как и вы, секретарь Центрального комитета… товарищ Каганович, когда хлопочет за вражеского агента, он заблуждается или выгораживает врага?

— Не могу знать мотивов товарища Кагановича. Оценку даст партия и следствие! — отрапортовал Ежов.

— Эх, какой ты быстрый, Коля… следствие… — Сталин оторвал глаза от трубки, которую он только что очистил от перегоревшего табака в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом с настольной лампой. — Когда наш товарищ, Борис Кошерович, поднимал на борьбу пролетариев Донбасса, ты, Коля…

Лёгкая испарина покрыла лоб наркома внутренних дел — события принимали непрогнозируемый оборот.

— Служил писарем в части, — закончил Сталин.

Оправдываться или давать комментарии сейчас было опасно для обоих визитёров. Хозяин заходил издалека, следовало ждать прямых вопросов и не перечить.

— Вот ты, Лазарь, говоришь, что этот Задов тебе жизнь спас…

— Спас, товарищ Сталин.

— Не тот ли это Задов, что в романе «Сёстры» нашего советского писателя Толстого? Настоящий враг. Ума не приложу, Лазарь… Сначала он нашим помогает, потом в романе с нашими воюет… Где правда?

— Да, Лев Зиньковский-Задов воевал на стороне махновцев, но, по моим данным, перековался. Награжден именным оружием, — ответил Каганович, предполагая, что его комментарий поможет разобраться, где правда.

— По твоим данным… А в твоих данных нет информации, что он опять перековался? То, что он сейчас стал румынским шпионом, ты знаешь, Лазарь? — Сталин многозначительно указал пальцем на папку, с которой пришёл Ежов. — А то, что он сдал всю нашу резидентуру, ты тоже не знаешь?

— Никак нет, товарищ Сталин. Я и не мог знать таких подробностей. Поинтересовался у наркома Ежова судьбой человека, известного мне хорошим поступком. Но ни о чём не просил…

— Это правильно, Лазарь… правильно… Ты человечный. Люди должны помнить добро… Так что скажете, товарищ Ежов? Заблуждается наш однопартиец? Или ты по-прежнему следствие хочешь?