Воровская честь - Джеффри Арчер

— Нет, сэр, обвинять вас в невежестве не было необходимости. За меня это сделали ваши собственные речи.

— Я не потерплю этого ни от кого, ты, ирландская пьянь! — Вцепившись рукой в плечо Долларового Билла, он развернулся и нанёс ему удар в челюсть. Долларовый Билл пошатнулся на высоком стуле и свалился на пол.

Незнакомец дождался, когда Билл встанет на ноги, и ударил его в живот. Долларовый Билл опять оказался на полу.

Молодой бармен за стойкой уже набирал номер, по которому хозяин требовал звонить, если возникнет такая ситуация. Ему оставалось лишь надеяться, что они не станут тянуть с прибытием, поскольку ирландцу каким-то образом вновь удалось подняться на ноги. На этот раз была его очередь прицелиться кулаком по носу незнакомца, но кулак пролетел в воздухе над правым плечом обидчика. Следующий удар пришёлся Биллу по шее. Он свалился в третий раз, что в его бытность боксёром-любителем было бы сочтено техническим нокдауном, но, поскольку здесь не было рефери, чтобы засвидетельствовать это, он вновь вскарабкался на ноги.

Молодой бармен услышал вдалеке сирену, и вскоре четверо полицейских ворвались в двери.

Первый поймал Долларового Билла как раз в тот момент, когда он готовился рухнуть на пол в четвёртый раз, а двое других схватили незнакомца, заломили ему руки за спину и надели наручники. Обоих выволокли из бара и бросили в заднюю дверь поджидавшего полицейского фургона. Завыли сирены, и двоих драчунов увезли.

Бармен был благодарен полицейскому управлению Сан-Франциско за скорость, с которой оно пришло ему на помощь. И только вечером он вспомнил, что забыл назвать им адрес, когда звонил.

Сидя в хвосте самолёта, направлявшегося в Амман, Ханна размышляла над задачей, которую поставила перед собой.

Как только свита посла покинула Париж, Ханна вернулась к традиционной роли арабской женщины. Одетая с головы до ног в чёрную абаю и с небольшой маской на лице, оставлявшей открытыми только глаза, она говорила, только когда вопрос был обращён непосредственно к ней, и никогда не спрашивала ни о чем сама. Её мать-еврейка не выдержала бы такого и несколько часов.

Когда жена посла поинтересовалась, где Ханна собирается остановиться, когда они вернутся в Багдад, Ханна сказала, что ещё не решила, поскольку её мать с сестрой живут слишком далеко, в Карбале.

Ханна не успела ещё договорить, как жена посла настоятельно предложила ей поселиться у них.

— Наш дом слишком велик, — пояснила она, — даже с дюжиной слуг.

Когда самолёт коснулся полосы аэропорта королевы Алии, Ханна выглянула в крошечный иллюминатор и увидела, что к ним направляется огромный чёрный лимузин, более уместный для Нью-Йорка, чем для Аммана. Он остановился возле самолёта, и из него выпрыгнул шофёр в шикарном синем костюме и чёрных очках.

Ханна села с послом и его женой на заднее сиденье, и они устремились из аэропорта в направлении границы с Ираком.

Когда машина подъехала к таможенному барьеру, их с поклонами и салютами пропустили без остановки, словно границы не существовало вовсе. Они проехали ещё милю и встретили второй таможенный пост на иракской стороне, где к ним отнеслись так же, как на первом.

За все время долгой езды по шестиполосному шоссе в Багдад спидометр редко показывал меньше семидесяти миль в час. Ханну скоро утомили палящее солнце и ровная как стол бескрайняя пустыня, однообразие которой лишь изредка нарушалось случайными кучками пальм на горизонте. Она вновь задумалась о Симоне и о том, какой могла бы быть…

Ханна задремала в прохладе лимузина, мягко катившего по шоссе, и видела то Симона, то мать, то Саддама, то вновь Симона.

Она проснулась, как от толчка, и увидела, что машина въезжает на окраину Багдада.

Тюрьму изнутри Долларовый Билл не видел уже давно, но не настолько, чтобы забыть, какое отвращение у него вызывает необходимость находиться вместе с торговцами наркотиками, сутенёрами и налётчиками.

И тем не менее в прошлый раз он оказался достаточно глуп, чтобы попасться из-за пьяной драки в баре, которую затеял сам. Но даже тогда ему удалось отделаться штрафом в пятьдесят долларов. Долларовый Билл был уверен, что тюрьмы слишком переполнены, чтобы кто-то из судей решился на положенный в таких случаях тридцатисуточный приговор.

На самом деле он пытался дать одному из полицейских пятьдесят долларов ещё в фургоне. Они обычно с радостью брали деньги, открывали заднюю дверь и пинком выпроваживали тебя на свободу. А вот что было на уме у полиции Сан-Франциско, он никак не мог взять в толк. Ведь при всех этих грабителях и наркоманах вокруг у них были дела поважнее, чем разбираться с подвыпившими в баре мужиками.

Немного протрезвев, Долларовый Билл почувствовал зловоние и стал надеяться, что его вызовут в ночной суд одним из первых. Но по мере того, как проходили часы и он становился все трезвее, а зловоние сильнее, у него возникло сомнение в том, что он сегодня выйдет отсюда.

— Уильям Орейли, — выкрикнул сержант-полицейский, глядя в список фамилий на своей планшетке.

— Это я, — сказал Билл, поднимая руку.

— Следуйте за мной, Орейли! — рявкнул полицейский, когда дверь камеры открылась и ирландец был крепко взят за локоть.

Его провели по коридору в зал суда, где в ожидании судейского решения стояла небольшая очередь из хулиганов и мелких преступников. Он не заметил в нескольких шагах от себя женщину, крепко сжимавшую верёвочную ручку своей хозяйственной сумки.

— Виновен. Пятьдесят долларов.

— Не могу заплатить.

— Трое суток тюрьмы. Следующий.

После того, как три или четыре дела были рассмотрены в таком быстром темпе и в течение стольких же минут, Долларовый Билл увидел, как человек, не проявивший уважения к столпам ирландской литературы, занял своё место перед судьёй.

— Непристойное поведение в пьяном виде, нарушение спокойствия. Признаете ли себя виновным?

— Признаю, ваша честь.

— Допускал ли правонарушения в прошлом?

— Нет, — ответил сержант.

— Пятьдесят долларов, — сказал судья.

Долларового Билла заинтересовало то, что его противник не сидел в тюрьме и был способен сразу же выложить пятьдесят долларов.

Когда подошла очередь Билла, он не мог не подумать, глядя на судью, что тот был ужасно молод для такой работы. Наверное, он действительно был уже «старым волком».

— Уильям Орейли, ваша честь, — сказал сержант, заглядывая в протокол задержания. — Непристойное поведение в пьяном виде, нарушение спокойствия.

— Признаете ли себя виновным?

— Признаю, ваша честь, — сказал Долларовый Билл, мусоля пальцем небольшую пачку денег в кармане и стараясь вспомнить местонахождение ближайшего бара, где продают «Гиннесс».

— Тридцать суток, — сказал судья, не поднимая головы. — Следующий.