Дитя огня - Юлия Крен

– Конечно, она такая, а как же иначе? Ведь это у нее в крови.

Не договорив, Авуаза снова вскинула руку, но уже не для того, чтобы ударить Аскульфа, а чтобы забрать у него меч. Он оказался таким тяжелым, что она едва смогла его удержать.

Аскульф не препятствовал, но и не отвел взгляда, когда Авуаза подняла меч. Нужно было отдать воину должное: хоть он и не смог схватить Матильду, но смело смотрел смерти в глаза.

Такое поведение не вызвало у Авуазы особого уважения. Язык, который был понятен Аскульфу, казался ей ужасно простым: «Я сделал ошибку, значит, должен понести наказание. Я потерпел неудачу, значит, должен умереть».

Разве он не знал о существовании другого языка, который понимали и на котором говорили очень многие люди: «Я слаб, но спасаюсь с помощью лицемерия; я ничего не умею, но убеждаю всех в обратном; я лгу так долго, что уже и сам верю в эту ложь».

Те, кому был понятен такой язык, считали, что шаг навстречу своей гибели делает не герой, а глупец.

– Ты ведь не убьешь Аскульфа! – крикнул брат Даниэль.

На его лице отразился ужас, но голос звучал так, как будто монах с трудом сдерживал смех.

Авуаза не обратила на него внимания. Она с натугой подняла меч и занесла его над Аскульфом, но в последний момент отвела удар, так и не дав ему обрушиться на голову воина. Под тяжестью оружия женщина едва устояла на ногах.

– Не думай, что я проявила милосердие, – выдавила она из себя, – просто у меня слишком мало людей. Я не могу терять никого из них, тем более тебя. Уходи!

Аскульф не двинулся с места. Видимо, повиноваться женщине было для него более позорным, чем умереть от ее руки.

Тогда Авуаза ушла сама, пока не назвала истинную причину, по которой оставила его в живых.

«Для тебя, – подумала она. – Я делаю все для тебя…»

Аскульф был племянником мужчины с корабля-дракона. Она не могла убить того, в чьих жилах текла его кровь.

Женщина глубоко вздохнула и попыталась не думать о нем, об упрямстве на лице Аскульфа, о Матильде.

Вместо этого она думала о сыне Вильгельма, Ричарде, которого держали в плену в Лане. Возможно, было бы лучше, если бы он умер. И пусть Людовик тогда ворвался бы в Нормандию, а значит, и в Котантен, но они смогли бы привлечь на свою сторону больше союзников – не просто язычников, стремящихся к свободе, но и христиан, которые не оставили бы смерть Ричарда безнаказанной.

Это был хороший план, но для его выполнения нужно было снова ждать.

Авуаза услышала позади себя лязг оружия. Аскульф наклонился и схватил меч, которым она его чуть не убила. Вместо того чтобы снова спрятать его в ножны, воин отбросил его прочь, ведь гордость не позволяла ему носить оружие, оскверненное рукой женщины.

945 год

Жизнь в монастыре Святой Радегунды ничем не отличалась от будней монастыря Святого Амвросия, разве что пение хора здесь сопровождалось шумом прибоя. Во время шторма этот шум напоминал резкие голоса, которые побуждали молиться более истово, а в тихие дни переходил в шепот – эхо давно ушедших сестер, которые жили здесь, прославляя Господа, много лет назад. Матильде нравился шум моря и то, о чем он говорил: она всего лишь одна из многих безымянных монахинь, а отдельные голоса не имеют значения, потому что они вливаются в общий хор. Девушка быстро освоилась в кругу сестер, и они обращались с ней вежливо, но равнодушно, как и положено людям, стремящимся освободить свою душу от всего мирского.

Конечно, на пути к этой цели здесь тоже случались ошибки и неудачи: некоторые монахини слишком много болтали, плели интриги, тайком лакомились вкусной едой или засыпали в часовне. Матильда к их числу не относилась, и здесь, в отличие от монастыря Святого Амвросия, более слабые сестры вызывали у нее не презрение, а скорее любопытство. Ей было интересно, что ощущает человек, потакая своим желаниям, даже если речь идет всего лишь о дополнительном кусочке сыра. Матильда оставила желания за воротами и с удивлением обнаружила, что они ее не преследуют, что она может представлять себе, будто продолжает жизнь с того места, где она разорвалась. Это удавалось ей не в последнюю очередь благодаря тому, что рядом с ней не было никого, кто бы заметил, что нитки не совпадают по цвету, а узел слишком слаб.

С тех пор как умер граф Вильгельм, прошло два года. Время текло очень медленно в дни, наполненные привычным однообразием, и ускоряло свой ход, когда между монахинями разгорались споры. Их темы не очень интересовали Матильду, но, конечно же, она высказала свое мнение по поводу того, следует ли ради спасения души отменить в их обители, отрезанной от мира, церковный канон. Тогда сестры могли бы сами читать Библию во время богослужений, что обычно делали только священники, а аббатиса – проводить обряд посвящения дев. То, что монахини не всегда надевали покрывало и совершенно непринужденно входили в алтарь, уже давно стало нормой, хотя тоже противоречило установленным правилам.

Сначала это смущало Матильду: как женщина она чувствовала себя недостойной этого и к тому же, по сравнению с другими сестрами, была грешницей. Однако в конце концов все прислушались к мнению невозмутимой аббатисы, которая хоть и не отличалась особой мудростью, но хорошо разбиралась в людях: там, где поблизости нет мужских монастырей, а священники появляются нечасто, необходимо делать из нужды добродетель. Следует не жаловаться на одиночество, а считать его свободой, соблюдать законы, которые здесь имеют смысл, но при необходимости принимать новые. Зачем проявлять строгость, если отрешенность от мира сама по себе усмиряет мятежный дух?

Матильде нравилась такая практичность. В тишине и молитве девушка отгоняла от себя волнующие мысли и ужасные воспоминания о монахах, которые сопровождали ее по дороге в обитель и умерли страшной смертью. Иногда они ей снились. Время от времени Матильде в кошмарах являлся Аскульф, от которого исходила угроза ее собственной жизни. Но эти сны повторялись все реже, особенно после того, как одна из монахинь мирно скончалась. Тогда Матильда поняла: здесь она не скроется от смерти, но в этих стенах смерть тихо забирает дух больных женщин, а не обрушивается на них с мечом. Здесь свеча человеческой жизни догорает медленно, а не угасает от внезапного порыва ветра.

Как и в монастыре Святого Амвросия, бо́льшую часть дня девушка проводила в молитве, но оставшееся время посвящала уже другому занятию. Несмотря на умение читать и писать, тут она работала не в скриптории: в нем не было свободных мест. Аббатиса решила, что Матильда будет ухаживать в саду за лекарственными растениями, а также трудиться в лечебнице, где их использовали для исцеления от болезней и укрепления здоровья. После скриптория это было наиболее подходящим местом для употребления своих талантов во благо общины. Для этого необходимо было читать рецепты, которые за много веков накопились в старых книгах, и записывать новые. Прежде всего здесь требовалось острое зрение, чтобы различать многочисленные травы, хорошая память, чтобы запоминать, при каких болезнях помогает каждая из них, и не в последнюю очередь молодость, чтобы не испытывать боли после долгих часов, проведенных за посадкой одних растений и сбором других.