Ночная княгиня - Елена Богатырева

— Эй, хлопец, слышь меня?

— Слышу, слышу, — обрадовался Саша.

— Со мной караван. Ребята отчаянные. Они про тебя ничего знать не должны. Так что сиди смирно, и пока команду не дам, чтобы никакого писка! Уразумел?

— Понятно!

Через несколько минут загудели протяжно мужские голоса, сундук с Сашей подхватили, понесли. Все радостно смеялись, набивались в дружки на предстоящую свадьбу, шутили, говоря, что Ивась не ошибся — взял «гарну дивчину».

Малоросский говор вернул Сашу в далекое детство. Он вспомнил, как ездил на охоту с отцом и с Налимовым, вспомнил их усадьбу у самого леса, вспомнил Марфу… Тогда, после смерти Марфы, он часто думал о том, что люди смертны, что и он когда-нибудь отдаст Богу душу. И его не будет. Не бу-дет! Совсем. Это не укладывалось в голове. Как же так? Лес останется стоять на том же месте, над ним ярко будет светить солнце, люди будут так же спешить в церковь к заутрене, и все это — без него. Позже он научился гнать страшные мысли о смерти. Но теперь…

Сундук плавно плыл по воздуху. Молодые парни старались бережно нести вещи невесты хозяина. Сашины мысли плавали лениво, запах лаванды убаюкивал… Лаванда. Откуда здесь лаванда? Видно, Макошь давно знакома с Ивасем. Это он привозил ей травы, которыми была наполнена ее горница. В Сибири таких не отыщешь… Лаванда… Почему она так напоминает ему детство? И Марфу. У Марфы над кроватью тоже висел пучок лаванды. Бедная Марфа… Саша снова засыпал. Бедная любимая его нянька…

Сон ему приснился жуткий. Проснувшись, он никак не мог сообразить — где он. Сначала показалось — под нарами, в пересыльной тюрьме. Потом — что в земле зарытый лежит. И лишь стряхнув с себя остатки сна, Саша вспомнил, что он в сундуке, и догадался по сильной тряске, что едут они по скверной дороге.

Ему снилось, что Марфа хрипит в соседней комнате, а он, не маленький мальчонка, а взрослый Саша, пытается открыть дверь, чтобы прийти ей на помощь, и никак не может. Потом звуки стихают, и его тело и разум цепенеют: он понимает — все кончено, он не успел помочь… И вот тогда-то и раздается страшный голос за дверью: «Открой, сынок. Я твой отец. Я настоящий твой отец. Неужели ты думаешь, что этот кривой урод? Нет же, я! Я так долго искал тебя. Открой мне, сынок. Посмотри на меня. Уйдем со мной…» И Саша вспомнил, что видел в детстве этот кошмарный сон, и просыпался в холодном поту, и никак не мог выбросить из головы навязчивый шепот: «Открой мне, сынок. Посмотри на меня…»

Слезы потекли из его глаз. Что за глупая судьба? Он потерял всех, кто был ему дорог, — няню, отца, князя, Алису… Впервые за последние годы он оплакивал свои потери. В замкнутом пространстве сундука он поневоле оставался наедине с собой и погружался все глубже и глубже в неизведанные пучины собственной души. Перед мысленным взором проходила вся его жизнь, и теперь он смотрел на нее иначе. Леденящий сердце ужас и безысходность, настигшие его после страшной кончины отца, миновали наконец. Слезы были доказательством этого. Захотелось узнать, где похоронили отца и Налимова, захотелось побывать на их могиле, поставить поминальную свечу.

Прозрение, застигшее его в таком странном месте и в такое неподходящее время, пришло вместе с невероятной болью. И он вспомнил, как однажды подростком упал со склона глубокого оврага. Он ободрал себе все бока, пока летел, и, едва не грохнувшись о камни, успел зацепиться за гибкую ветку ивы. Саша висел, раскачиваясь в нескольких метрах от камней, а отец спешил ему на помощь. Он забрался к нему, с трудом разжал побелевшие пальцы и помог спуститься. Саша смотрел на него широко раскрытыми глазами, а отец шарил по его телу и все время спрашивал: «Ты цел? Ничего не болит? Тут не болит? А тут?» Когда до Саши дошел смысл того, о чем его спрашивают, он почувствовал, что бока у него горят огнем. Невыносимая боль враз захлестнула его, до этого он не чувствовал ее…

На привалах разбивали шатры, в деревнях просились на постой, и тогда Саше позволялось ненадолго выбраться из сундука и немного подвигаться. За все это время ему ни разу не удалось переброситься хотя бы словечком с Макошью. За ним повсюду неотступно следовал Ивась, смотрел подозрительно, и было понятно, что он не потерпит, чтобы его невеста хотя бы на мгновение осталась наедине с беглым каторжником.

В Сургуте крышку сундука открыл маленький мужичонка, карлик с козлиной бородкой и крохотными глазками, которые буравили Сашу насквозь. Осторожно выпрямившись, Саша выбрался из сундука. У стены стояли Ивась и Макошь, он — нетерпеливо ожидая чего-то, она — гордо прикрыв глаза. Оба ждали, что скажет маленький человек.

— Ну, давай знакомиться, что ли, — протянул ему руку мужичок. — Евсей меня звать.

— Александр Лавров, — представился Саша, протягивая руку.

— Ех ты, из бар выходит? — полюбопытствовал Евсей, и Саша смутился.

— Ну, прошу к столу, господин хороший, — поманил его мужичонка. — И вы тоже не стесняйтесь. Невеста у тебя, Ивась, — колдунья, знаешь? — последнюю фразу он произнес тихо, подтянув за локоть высоченного Ивася к себе.

— Угу, — многозначительно кивнул тот. — В курсе.

— А понимаешь ли, что это значит?

Ивась выпрямился так резко, что Евсей повис у него на локте и оторвался от земли, пока не догадался выпустить его руку. Он приземлился с легким грохотом, Саша и Макошь с недоумением посмотрели на него.

— Идите, идите, у нас тут свои пироги, — приказал им маленький человечек и захлопнул за ними дверь, остановив Ивася в сенях.

Ивась рванулся было вслед за Макошью, но хватка у Евсея была мертвой. Ивась нахмурился.

— Да говори же скорее! Чего тебе? Распознал — убивец он или нет?

— Этого еще не распознал, это не просто. А вот другое — вижу.

— Что другое? — покосился на него Ивась.

— Вижу, что ты невесту свою наедине с ним оставить боишься.

Ивась ничего не ответил, хмыкнул с досадой и отвернулся.

— Послушай своего дядьку, — сказал Евсей. — Будешь себя так вести, над тобой куры и те смеяться станут. Будь ты мужиком. Любит — не сбежит. А не любит — силком не удержишь.

— Все-то у тебя просто! — воскликнул Ивась. — А Макошь, она… Вот. Да и к чему искус лишний? — и рванулся к двери.

— Стой! — приказал Евсей. — Еще скажу.

— Ну?

Ивась топтался, как горячий конь на привязи.

— Не пара она тебе. И не много в ней к тебе любви. Любящие женщины не такие.

— Тебе ли, бобылю, знать?

Евсей пожал плечами и многозначительно посмотрел на племянника. Ивась хотел было пойти все-таки в комнату, взялся за скобу, но вдруг остановился и осел по стенке на пол.

— Прав ты, дядька, — сказал он с глубокой грустью. — Чего притворяться? Непривычно мне это. Не любит она меня. Этот барин дорогу перебежал. Веришь ли, нет, а в прошлом году совсем все по-другому было.

Он тяжело вздохнул и продолжал: