Вишневые воры - Сарей Уокер

тогда разбила кулаком, а потом высунулась из него и легла на стекло, разрезав себе живот. Было очень много крови, просто невероятное количество, гораздо больше, чем оставила Эстер, – Розалинда всегда была склонна к излишней драме.

Родерик упал в обморок. Когда приехал доктор Грин, ему пришлось сначала осмотреть Родерика и только потом – Розалинду, которой помощь уже была не нужна. Как и в прошлый раз, пользы от доктора Грина не было никакой. Отец снова отказался от вскрытия, и причиной смерти записали «грипп». Мне казалось, что смерть двух молодых женщин от гриппа в течение девяти месяцев, да еще с такими странными симптомами, не должна была укладываться в обычную статистику, но нашу семью все считали странной, и, по всей видимости, в аргументации доктора Грина этот фактор сыграл не последнюю роль. Вряд ли он думал, что они обе умерли от гриппа, но лишних вопросов задавать не стал – вероятно предполагая, что до причин не докопаться. У нашей мамы «с головой было не все в порядке», и в допущении, что с ее детьми тоже что-то не так, не было ничего удивительного. Науке неизвестно, объяснению не поддается.

– Такое здесь уже второй раз, – шепнул доктор Грин сопровождавшей его медсестре, а я услышала. Она была новенькой и ничего о нас не знала. – Эти девчонки Чэпел выходят замуж – а потом в них что-то ломается. Поразительно! – Это было самым близким подобием медицинского объяснения смерти двух моих старших сестер: «что-то ломается».

О том, что Розалинда умерла, Белинде не сказали. Когда отец позвонил ее врачам, они попросили ее пока не беспокоить, потому что у нее и так был сложный период адаптации к жизни в санатории. Но я знала, что ей и не нужно ничего говорить: она предсказала смерть Розалинды точно так же, как в свое время предсказала смерть Эстер, и ее пророчество снова сбылось.

На похоронах мы теперь вызывали не только жалость, но и недоумение. Меньше чем за год две сестры Чэпел вышли замуж и умерли на следующий день. О нас говорила вся деревня. Недалеко от церкви местные ребятишки прыгали через скакалку и пели песенку:

Сестрички Чэпел:

венчаются с милым

и сразу в могилу.

Отец отругал их и прогнал, но эти строчки надолго сохранились в памяти людей и много лет продолжали звучать в моей голове.

У могилы, когда Розалиду опускали в землю, Родерик крикнул нам – Калле, Дафни, Зили и мне: «Что вы с ней сделали? Вы отравили ее, девочки-ведьмы и их мать! Она всегда говорила, что вы отравлены!» Именно тогда я почувствовала, что на нас теперь стоит клеймо, но как это отразится на нашей жизни, в тот момент сказать было трудно. Как обычно, мы просто вернулись в дом.

На следующий день Родерик улетел в Техас, подальше от Новой Англии, от женщин Чэпел. Его кузина Адель рассказала, что он оставил и свой кадиллак, и занятия в Йеле. Диплом он так и не получил, хотя до конца обучения оставалось совсем немного, и мы его, как и Мэтью, больше никогда не видели.

После похорон мы заперлись в своей гостиной, даже не переодев платья. На этот раз мы были в черном – в тех же платьях, в которых ходили на премьеру фильма. Мы не отлучались из комнаты, разве что в туалет, и не ходили мыться, и, хотя в комнате появился удушливый запах, нам было все равно. Доуви оставляла у двери подносы с приготовленной миссис О’Коннор едой – простой пищей, которую выдержали бы наши желудки в это тяжелое для нас время. Периодически мы забирали поднос в комнату и ели – впрочем, только для того, чтобы не умереть с голоду. Перед нашим заточением Доуви принесла нам несколько ваз с роскошными красными розами, присланными семьей Уайтли – видимо, послать розы для Розалинды показалось им уместным, что говорило о том, как мало они знали о нашей семье. Поскольку Белинды в доме не было, Доуви не видела ничего страшного в том, чтобы украсить нашу комнату милыми цветами с приятным ароматом, но как только мы заперлись в темноте, розы стали казаться нам черными, а не красными, и к тому же зловещими.

Мы выключили свет, зажгли свечи и несколько часов сидели, погруженные в пучину своего горя. Сказать нам было нечего – все, что было можно, мы уже сказали после ухода Эстер. Это была смерть-близнец, которая пришла к нам через девять месяцев после своей сестры – это казалось невероятным, но это произошло.

Справиться с этим было невозможно, поэтому мы и не пытались. Сидя в комнате, мы наблюдали за тем, как минуты сливаются в часы, а часы уходят в прошлое, отдаляя от нас последние мгновения жизни Розалинды. С каждой минутой она опускалась все ниже в глубины нашей памяти – ее голос, запах, смех… со временем эти воспоминания поблекнут, но сейчас, пока они были совсем свежими, мы сидели и прислушивались к ним. Казалось, что она еще здесь, рядом – так близко, что мы могли бы запечатать в бутылке саму ее сущность.

Мы спали, мы плакали; Дафни опустошала миниатюрные бутылочки с алкоголем, которые она стянула из отеля. В какой-то момент Калла взяла розу и вонзила один из ее шипов в указательный палец правой руки, выдавила кровь и отправила палец в рот. Мы с Зили ахнули и хором воскликнули:

– Ты что делаешь?!

– А что, это приятно, – пожав плечами, сказала Калла. – Боль, боль и снова боль. Такова женская судьба.

– Какая еще судьба? – спросила я.

– Кровь. Боль. А для нас, чэпеловских наследниц, дела обстоят еще хуже. – Она снова уколола палец.

– Узри сестру нашу, Брайар Роуз, – сказала Дафни заплетающимся языком. Она открыла бутылочку – судя по запаху, в ней был ром. Весь пол вокруг нее был усыпан пустыми миниатюрными бутылками.

– Брайар Роуз уколола палец и заснула на сто лет, – сказала Зили.

Калла стала прокалывать шипами остальные пальцы и слизывать с них кровь.

– У девушек Чэпел все по-другому, – сказала она. – Объятие мужчины не пробуждает нас, а погружает в сон – вечный покой, из которого нет пробуждения.

– Это неправда, – сказала Зили. Она жила романтикой и только таким видела свое будущее, поэтому, несмотря на происходящее, так легко сдаваться не собиралась.

– Ты уверена? После того, что случилось с Эстер и Розалиндой?

– Они умерли от гриппа, – сказала Зили.

Калла стала делать проколы на запястье, потом на предплечье.

– От гриппа, – улыбнувшись, сказала она.

– Послушайте сестру Гримм, девочки, – сказала Дафни. – Укол розы – это еще не конец. Конец у вас будет мужской! – Дафни зловеще засмеялась и завалилась на кучу одеял, а потом перевернулась и задела ногой батарею пустых бутылок, и они со звоном отлетели к стене. – Впрочем, мне об этом беспокоиться не придется, – добавила она, и ее смех перешел в икоту.

Я не понимала, что тут смешного, как до этого не поняла и половины из того, что говорила Калла. Она изъяснялась загадками, рифмами, отсылками к легендам короля Артура и волшебным сказкам. Для меня и в обычные-то дни это было слишком, а сейчас она еще и Зили напугала – та плакала, уткнувшись в подушку.

– Все будет хорошо, Зили, – сказала я, пытаясь хоть как-то оправдать статус старшей сестры.

– Смотри, что ты наделала, сестра Гримм, – сказала Дафни, икая.

– А что я? Это не я придумала, – ответила Калла, нежно слизывая кровь с руки. – Этому сказанию много лет, мы тогда еще даже не родились. Это наша судьба, это у нас в крови. Простите уж, что я единственная, кому это очевидно.

Дафни села и принялась рыться в сумочке.

– Вот, возьми, тебе поможет, – сказала она, бросив в Каллу бутылочку и попав ей в локоть. Калла вскрикнула от боли и отбросила бутылку к стене – она разбилась, и в комнате распространился запах виски.

Они начали спорить. С трудом заставив себя встать, я выглянула в коридор, втащила внутрь поднос с едой и быстро прикрыла за собой дверь, чтобы в комнату не проник свет. В темноте гостиной у меня в глазах какое-то время танцевали пятна, и я увидела силуэт Розалинды с чемоданами