Наизнанку. Лондон - Маша Крамб

– Если честно, я не очень представляю, с чего начать. Вы же знаете, как комтуры набирают себе учеников? – Ответа ему не требовалось. – Макс многие годы отказывался от наставничества, и никакое давление ареопага не помогало. А тут вдруг сам выбрал мальчика, Грея. За всю свою жизнь я не помню другого такого тандема, как у них. И результатов тоже. Грей прогрессировал очень быстро. По-хорошему, он был готов к Испытанию чуть ли не на следующий год. Но Макс медлил. Он воспитывал идеального инсинуата. Ни у кого не возникало сомнения в том, какой будет исход. Мы просто ждали. И дождались.

Верховный умолк. Потянулся за графином, налил себе воды. Медленно выпил весь стакан. Продолжил.

– Исход был чёрный. Макс рвал и метал. Оставить такого человека на Изнанке? Невозможно! Не к тому он парня готовил. Всю ночь он рылся в архивах, заставил добрую половину членов Ока помогать себе. Всё тщетно. Ни одного прецедента с повторным Испытанием. Никогда Окуляр не отменял своего решения. К утру всё утихло, а потом мы узнали.

И снова: графин, стакан, медленно выпить.

– Утром нашли тело Старейшего. В комнате Грея следы крови, а сам он исчез. Око не прощает такого. Началась облава, но в силу… – Странно, но Верховный запнулся. Похоже, он искал нужное слово. Нашел.

– В силу определенных обстоятельств нам пришлось отказаться от мести и оставить его в покое. Нам всем больно от этой утраты, но Максу особенно.

– Почему? – спросила Соня, сама того не ожидая.

– Потому что Старейший был его дядей.

– Дядей? – Брат с сестрой переглянулись. – Но это же невозможно. Грей говорил, что в Око берут только мальчиков-сирот.

– Так и есть. Этот случай уникальный. Старейший Виттор, – впервые за последние полгода Верховный произнёс это имя, – родился с сестрой-двойняшкой. Но девочку сразу же забрали у матери. Теперь уже не узнать, почему так произошло, но факт остается фактом: сестра была, а упоминаний о ней никаких. Когда родители Виттора погибли, мальчик попал в Око. Сам он про сестру рассказать ничего не мог, а больше спросить было некого.

Верховный опять замолчал. То ли вспоминал своё собственное детство в Оке, то ли думал, как лучше продолжить историю. Ни Соня, ни Тим не рискнули его торопить. Наконец архон продолжил.

– Через много лет в Оке появился Макс. Мать родила его очень поздно и не пережила роды, а отец погиб в нелепой аварии полгода спустя. Максом сразу же заинтересовался Эреб. Носился с мальчишкой, как с писаной торбой. Он-то и выяснил, что мать Макса – сестра-близнец Виттора. Так и вышло, что эти двое – единственные за всю историю Ока, у кого был живой родственник.

Верховный в третий раз потянулся к графину, но передумал.

– Старейший и сам по себе был уникальным человеком. Из года в год его просили занять пост Верховного архона, но он отказывался, а в конце концов и вовсе вышел из ареопага. Единственное, что его интересовало – история. И история Ока в особенности. Я готов поспорить, что даже Эреб не обладает такими знаниями, какими обладал Старейший. И что-то из этих знаний понадобилось Грею. Сильно понадобилось, настолько, что он за них смог убить.

Верховный пристально посмотрел на Соню.

– Может быть, теперь вы расскажете мне всё, о чем до этого молчали? Что стоило жизни Старейшему?

* * *

Аналитик потерял последнюю надежду. Он перепробовал все известные методы, а комтур все не приходил в сознание. Не понятно, что пугало аналитика больше: затянувшийся обморок или внезапно поседевшие волосы комтура. Поседевшие – не совсем то слово. Потерявшие жизнь. Так точнее. Белёсая копна ломкой соломы.

Надо было отправить сообщение в штаб-квартиру. Надо было доложить. Надо было…

Но одно дело, понимать, а другое – действовать. У аналитика не хватило духу. Что он мог сказать им? Как объяснить? Да и что объяснять? Рассказать, что комтур разбудил его на рассвете с нелепым заявлением, что Окуляр ожил? Пусть так, хорошо. Но что дальше? Подробно расписывать, как ушёл за пером, как вернулся, как нашёл вот это? Человека, имевшего больше сходства с восковой фигурой, нежели с живым существом. Окуляр больше не подавал признаков жизни. Да и кто знает, подавал ли до этого. Нет ни одного свидетеля произошедшего. Хоть бы ворон пролетел, какая-никакая, а поддержка. Аналитик тяжело опустился на землю.

Безнадежно.

Никто ему не поверит.

Говорят, в метро не осталось ни одной действующей лаборатории. Но когда это «говорят» было достоверным источником? Сомнительно, что ареопаг избавился от всех инструментов добычи полезной информации. Аналитик был уверен, именно в такую «несуществующую» лабораторию его и отвезут.

Надо молчать.

Когда только изобрели телефон, в Оке праздновали целый день: конец мучениям с доисторической связью между Окуляром и штаб-квартирой! Никаких больше задержек! Но нет. Окуляр решил иначе. Как только протянули телефонную линию, поверхность затянуло зеленой тиной, и началась жуткая вонь. Провода срезали, аппарат убрали. Всё вернулось на круги своя. Когда же появились первые мобильные телефоны, в ареопаге не спешили радоваться. С опаской привезли к Окуляру новый гаджет. Никто особо не удивился, когда каменная чаша забурлила и наполнилась уже чёрной тиной. Все смирились, что оперативной связи не будет.

Каждое дежурство рядом с древним противником технологий (а ещё говорят, что самое старомодное существо на Изнанке – это Эреб) воспринималось, как наказание. Конечно, на сутки ты оказываешься полностью оторванным от цивилизации. Кругом одни белки, ежи и глыбы эти каменные. Но сегодня впервые аналитик радовался, что Окуляр оказался таким нетерпимым к прогрессу: не надо звонить, ещё несколько часов можно пожить свободно!

Рано или поздно их приедут сменить. Что говорить тогда? И что делать, если комтур умрёт? Око не простит. Око никогда никому ничего не прощает.

Проверил пульс, прислушался к дыханию. Слабое, прерывистое, но есть. Живой. Надолго ли?

Аналитик чувствовал себя девочкой-подростком в душевных метаниях (впрочем, откуда ему было знать, что переживают девочки-подростки). Смелости, необходимой для принятия решения, обнаружить в себе не удалось. Он так и сидел, привалившись к одному из трилитонов, и просто смотрел перед собой. Ни одной мысли.

Сидеть и ждать. Ждать, когда они приедут. Ждать, когда заберут в штаб-квартиру. Ждать, когда грянет возмездие за то, чего он не совершал. Сидеть и ждать.

** * *

Нокс проснулась. Чаепитие закончилось, но вместо того чтобы продолжить расчёты, Эреб вдруг собрался уходить. Из недр шкафа он выкопал старую сумку с ремнем через плечо. Сложил в неё всю свою писанину. Метнулся к двери. Остановился. Вернулся к столу. Из-под кипы бумаг и свитков выудил потрепанную книгу, засунул её в сумку. Второй рывок к двери. Снова застыл. Нокс казалось, что она наблюдает за гигантским теннисным шариком, скачущим туда-обратно. Вот и следующий скачок, прямиком в центр комнаты. Сумка полетела в дальний угол.