Смерть в темпе «аллегро» - Константин Валерьевич Ивлев

что отправитель в самом деле маньяк. Но какова его цель?

– У него нет цели, он маньяк.

– Нет, так не бывает. Даже у извращенной логики есть какая-то системность. Предположим, он хотел, чтобы все о нем узнали. Но зачем посылать зашифрованное письмо? Почему бы не послать обычное.

– Он не хотел, чтобы письмо прочитали… – предположил надворный советник.

– Тогда зачем посылать? Ради интриги? Но тогда надо было использовать другой шифр – Плейфера или Вижинера. Это, как я сумел выяснить, очень надежные шифры. Зачем посылать письмо, зашифрованное таким образом, что криптограф-непрофессионал с двумя не-криптографами разгадают его за час? Это был компромисс. Письмо должно было быть зашифрованным, но шифр должен был легко ломаться. Это – алиби. Там не важен текст письма, там важно само его наличие – оно говорит о том, что в момент смерти Михаила убийца на свободе.

– Вы предполагаете, что…

– Не предполагаю – просто знаю. Все началось в опере – про это я уже рассказал. Будущие дуэлянты разъехались, оставив подготовку на секундантов. Те сели в недорогом трактире и договорились о мирном исходе. Каждый из них поехал и рассказал, как все устроить миром. Званцев был согласен. Васильевский – не удивляйтесь – тоже. Именно он взял из своих запасов бутылку шампанского, чтобы отметить мирное разрешение дела.

– И кто из них нарушил перемирие? – спросил Филимонов.

– Никто, – ответил тенор и повернулся к Виктору. – Когда к вам в голову пришла эта мысль? На обратной дороге от кузена? Или уже в трактире, по возвращении? Или это была идея Михаила?

– Какая мысль? – испуганно проговорил Виктор.

– Мысль простая, гениальная и ужасная – «зачем им жить?» Вы бедны, а тут возможность в один момент стать богатым наследником – и как! Ни свидетелей, ни возможного средства, ни мотива для двойного убийства – вы же Званцева едва знали. Вернее, свидетель есть – но он же и соучастник.

– Черт возьми, я уже ничего не понимаю! – пророкотал статский советник.

– Что тут понимать? Кто мог зарядить холостыми зарядами дуэльное оружие? Кто мог выстрелить под одинаковым углом? Разверните на фотопластине тело Алексея – вы получите два выстрела, которые идут из одной точки. Наконец, кто выигрывал от их смерти?

– Секунданты?

– Помните, я сказал, что показания свидетелей непротиворечивы и что они не врали? Я исходил из этого – и ошибся. Во всех показаниях были недоговоренности, были замалчивания – но они оставались непротиворечивыми. И самое удивительное: единственная ложная фраза, которую произнес Михаил, не нарушала этой непротиворечивости. Во время допроса он сказал: «Я обещал Эльзе, что не буду убивать этого негодяя – и сдержал обещание, я его не убивал». Нет, Михаил не забыл оскорбления – и отомстил. Каждый из секундантов стреляет. А дальше ситуация разворачивалась так, как я и описал ранее: убитым протерли ботинки – и вот перед нами несуществующий извозчик! Затем положили в карман Званцева перчатку… Но забыли о мелочи, которая привлекает внимание – о бутылке шампанского. Мы, впрочем, списали ее на характер Дмитрия Павловича – человека, любившего выпить по поводу и без.

– Но как Михаил мог согласиться в этом участвовать? – смотря в пол, почти шепотом спросил Владимир Алексеевич. – Да, он хотел мстить, но на его глазах должны были убить брата.

– Сейчас мы уже вряд ли это узнаем. Вероятно, его ослепила месть…

– Не делайте из него благородного мстителя, – внезапно прозвучал голос Виктора, утративший всю свою робость. – И не сочтите эту фразу за признательные показания. Все, что я говорю и впредь скажу – лишь гипотеза, предположение. Так вот: Михаил не был бессребреником. Он вполне мог искать наследства, как и его соучастник – если он, конечно, существовал.

Что еще может означать фраза «не сочтите за признательные показания»? Все всё поняли.

– Простите, не соглашусь – даже в рамках гипотезы, – перешел в контратаку Каменев. – У него был мотив – и мотив бескорыстный. Само существование Дмитрия Павловича во всякий момент угрожало Эльзе. Точно так же, как это случилось в опере, он мог неудачно пошутить или похвастаться на людях. И это был бы конец: скандал, который с гигантскими усилиями замяли, возвратился бы. Убивая Васильевского, он защищал жену. Он был порядочный человек, хотя и убил человека – иначе в том единственном, очень коротком разговоре он бы не дал мне подсказку.

– Подсказку?

– Помните, он сказал «Если бы я только знал, я бы отказался… Зачем мы тогда только пошли на эту чертову оперу?» Я не сразу понял, что речь об опере не как о событии – знаете, как говорят «сегодня вечером иду в оперу». Он не имел в виду конкретный театр – когда говорят «сегодня я в Мариинку». Он имел в виду именно сюжет «Гугенотов» – поэтому сказал «на оперу», а не «в оперу».

Видимо, и ярость и желание мстить, и даже желание защитить супругу прошли, и им на смену стало медленно приходить раскаяние. Но увы, я понял подсказку слишком поздно – и понял ее не только я. Этой короткой реплики убийце хватило, чтобы понять – «соучастник в сомнениях, а его муки совести опасны». Ее стало достаточно, чтобы в переулке его подстерег убийца – Михаил становился опасен: он мог стать свидетелем, который пришел с повинной – а для вас это каторга.

Если бы не его замечание, у вас была бы вторая линия обороны. В конце концов, отсидеть меньше года за честную дуэль, а потом стать наследником – это даже почетно. Но карты спутались: Михаил мог проговориться.

– Недоказуемо, не правда ли? – усмехнулся Васильевский. – А что недоказуемо, то ненаказуемо? Или в уголовное уложение внесли поправки?

– Почему же недоказуемо? – оживился Уваров. – У нас есть…

– У вас ничего нет, – прервал его Виктор. – Что вы хотите предъявить? Закрытую бутылку с шампанским? Эссе на тему «Дмитрий Павлович бы ее выпил»? Перчатки в разных карманах? Показания про три выстрела? Любой петербургский адвокат – любой, заметьте, – разобьет все это перед судом присяжных за четверть часа. Профессионал своего дела – а я теперь могу себе позволить дюжину дорогих адвокатов – уложится в три минуты. Камня на камне не оставит, не надейтесь.

– Вы правы – у меня и правда нету таких улик, чтобы отправить убийцу в крепость, – кивнул Каменев. – Он, конечно, наделал массу глупостей, но глупость – не улика. Орудий убийств нет – вероятно, они лежат на дне Фонтанки.

– Скорее, Невы.

– Вам виднее. Есть мотив, но как вы справедливо заметили, любой адвокат его разрушит. Нельзя ведь судить человека только за наличие мотива.