Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

Будь он проклят, гнусный ребенок! Будь он проклят за этот крик!

Много свидетелей было чудесному исцелению, и главным среди них был Титул. На его глазах оживала Маерор, светясь, как луна. Он видел живые завитки на руках Тактио, видел их силу и понимал, сквозь свое изумление, что все эти годы и Колдун и его дочь обманывали его.

— Нет, не казните меня… — взмолилась Тактио, все еще прижимая исцеленную девочку к себе, и глядя в холодное лицо Титула. — То была ложь во благо, господин. Так отец наказал.

— Не создавал он волшебного эликсира, не уносил он его рецепт в могилу свою, — багровел на глазах Принцепс, — а делал все, чтобы скрыть от меня рождение истинной ведьмы! Сколько колен в вашем роду были жалки и пусты?! Сколько отродьев звалось Колдунами только по роду своему?! Но ведь на мой век выпало твое рождение!

— Не казните меня… — голос Тактио все тускнел от страха, я один его слышал, считывая с дрожащих губ. — Я прошу вас.

— Порочь от нее! — Титул взмахнул своим посохом, и круг челяди разомкнулся, все попятились. — Брось эту девчонку, и ступай за мной!

Девушка покорно пошла, поставив Маерор на ноги. К ней тут же кинулся, успевший спуститься брат, но никто больше не подошел, страшась, что она, быть может, только призрак сейчас, или воскресший без души оборотень.

Титул запер свои Палаты за собой, и запер комнату, где хотел говорить. Ни один не должен был знать, о чем пойдет разговор.

— Не бойся, Колдунья, не будет тебе казни, и гнев мой уже проходит, — его голос действительно помягчел, но лицу не удалось придать более теплого выражения. — Я тоже отец и могу понять желание защитить свое дитя от возможных опасностей.

Тактио сутулилась, стоя посреди покоев, прятала руки за спиной и чувствовала себя голой без перчаток. Ей казалось, что кожа покрывается инеем. Он ходил из стороны в сторону, а она поворачивалась так, чтобы только он не увидел рук, утаивая невольную и невинную свою обнаженность.

— Твоя скрытность заставляла нас думать, что ты не в себе, прости нас за это. Сегодня открылись мои глаза, и потому я поделюсь с тобой тем, чем ни с кем не делился — ни с братом, ни с сыном. В наш Замок прибыл посланник Ордена, ты ведь слышала об этом, хоть и не видела его?

— И слышала и видела, — решилась ответить Тактио.

— Прекрасно. А знаешь ли ты, с какой целью он прибыл?

— Нет, господин.

— Он просит о спасении мира. Короли воюют, и только такая сила как Дух Жажды может остановить кровопролитье.

— Неужели вы хотите разбудить его?!

— Чего ты испугалась, дорогая? Или ты тоже веришь, как все, что этот Дух жестокий демон? Монстром был тот, что первым пробудил его к жизни. Представляешь ли ты, как прокляты мы все из-за этого? А теперь у меня появилась возможность искупить бесчисленные грехи! Черный Замок назовут Белым Замком, имя мое станет источником спасения и мира, отринув липкую тень душегубства, которая до сих пор влачится за этим плащом, — Титул указал посохом на край индиговой накидки, — мрак превратится в свет. Мы и Святой Орден будем служить одной цели!

— Да будет Небо вам в этом в помощь, — воскликнула девушка, — если правда все, что вы говорите.

— Правда, — глухо подтвердил Титул, — только никто из нас не может этого сделать.

— Ваш брат…

— Мой брат дурак и пьяница. Мой сын жаждет власти. Я не доверю никому из них стать повелителем. Я доверяю только себе, ибо никто так не радеет за мир и очищение собственного имени, как я сам. И доверяю тебе, иначе бы не рассказывал тебе всего сейчас.

— Почему?

— Мы не знаем, как его пробудить.

Глаза девушки расширились от удивления, ибо все века каждый был уверен в обратном как в непреложной истине.

— На смертном одре наш предок не открыл тайны, но… — вкрадчиво продолжил Титул и в его взгляде промелькнул огонь, — если не быть глупцом, то можно и догадаться, что к его пробуждению, или точнее — призванию к жизни способны лишь те, в ком есть магия. А в тебе она есть, Тактио.

Он многозначительно выставил вперед подбородок, указывая девушке за спину, на ее ладони.

— Не наша с тобой вина, дорогая, что сердца наших предков были темнее и глубже, чем пропасть за Замком… настал час исправить ошибки.

Титул подошел к ней близко, навис, взирая с высоты своего роста, а Тактио уже некуда было отступать — позади лишь запертая дверь.

— Разбуди его, истинная Колдунья. Оживи. За столько столетий случилось такое чудо, и дар проявился в тебе. Не позже и не раньше, а в один век со мной, чтобы твое волшебство и мои добрые помыслы послужили миру.

— Но я не знаю как.

— Подумай, вспомни. Наверняка отец рассказывал тебе об этом, быть может, как о сказке или как о простой балладе. В каких чертогах Замка он спит? За какой потайной стеной? Мал он или велик?

— Я не ведаю…

— Ты должна всего лишь коснуться его? — Как не слышал Титул, совершенно вжимая Тактио в дверь, хватая ее одной рукой за плечо.

— Я не ведаю!

— Но ты не можешь не знать!

— Я клянусь!

— Лжешь!

Титул пытался, но не умел увещевать и уговаривать. Его нрав не выдержал того лицемерия, которым он старался придать себе терпимость и добродушие, прорвался наружу. Ослепленный гневом, он отскочил от Колдуньи, размахнулся и тяжело ударил ее посохом. Тактио упала, глухо вскрикнув и спрятала руки под собой, свернувшись. Он бил ее по спине и по ногам, наотмашь:

— Ты скажешь! Скажешь! Ты лжешь мне, мерзкая Ведьма!

Я сам свернулся и скрючился, но не мог ни не видеть, ни не слышать этого. Я молил свою Тактио только об одном — произнести хоть слово! Помогите! На помощь! Это был бы призыв! Я бы мог остановить его в тот же миг… но девушка лишь стонала, молча снося избиение, а потом и вовсе затихла. Титул остановился только тогда, когда понял, что так может убить ее.

— Ты скажешь мне… скажешь!

Устало опустив руку, он носком сапога отодвинул ее от двери и, открыв, спустился вниз. Крикнув слуг, Титул приказал перенести девушку в покои Палат Странника на втором этаже, и чтобы посланник Ордена не видел ни их, ни ее. Слуги исполнили приказ.

Добрая кухарка приводила Тактио в чувство, обтирая холодной водой.

— Ах, да за что же он тебя так, госпожа? Как бы ощупать тебя, не сломал ли чего? Косточки то у тебя, как у птички…

Она очнулась, и тут же ощутила всю боль своего тела. Я ощущал ее как свою, и не мог забрать эту муку себе, в себе и оставить.

Прекрасный солнечный день… Маерор с братом сидели в своей Башне, Титул лютовал, приказывая слугам отыскать пропавшего где-то Аурума и той же палкой бил пьяного брата, несшего бред про то, что тот убил его ночью в его же покоях. Сын прятался в дальней комнате Палат, чтобы не попасть под слепую горячую руку. Челядь носилась, не зная, куда бежать с приказаниями, всполошенная случившимся чудом воскрешения. И Стражи несли свой караул все так же спокойно и молчаливо, не вникая ни во что, что не касалось внешней угрозы.