Ад ближе, чем думают - Александр Домовец

…Перевожу взгляд с Баррета на мертвецов и внезапно замечаю, что они начинают таять в воздухе, как тает мороженое, опущенное в кипяток. Массивная фигура Аткинсона постепенно исчезает, словно растворяется, то же самое происходит с худым телом старухи Дженет. Они по-прежнему безмолвны и неподвижны, и только в глазах тлеет отчаяние пополам с ненавистью. Вот от Аткинсона осталась верхняя часть. Вот в воздухе, лишённая туловища, одиноко повисла безобразная голова старой ведьмы с крючковатым носом и широко открытым в безмолвном вопле ртом. Энтони бесстрастно наблюдает за развоплощением зомби. На груди загадочно мерцает серебряный медальон.

…Держась за плечо и морщась от боли, надо мной склоняется Володя. «Ты как?» – спрашивает он. «Вскрытие покажет», – уклончиво отвечаю я и с его помощью встаю на ноги. Меня тут же ведёт в сторону. Подходит Баррет и усаживает на поднятый стул. Его руки ложатся мне на голову. «Сейчас вам станет легче», – говорит он устало…

Потом мы сидели за большим столом и долго молчали, глядя друг на друга – Айрин со всхлипывающей миссис Своллоу, Энтони с Барретом, мы с Володей и Бурановым. Казалось, что эта ночь никогда не кончится. Стояла мёртвая тишина, и где-то там, за тёмными заплатами окон, раненым зверем затаился Эйвбери.

Молчание прервал Ходько, успевший сбегать к себе в номер и сменить изодранный халат на тренировочный костюм.

– Ну, что, дамы и господа, есть о чём поговорить, – негромко предложил он. – Пора бы и карты на стол, не так ли?

При этом его взгляд скользил с юноши на старого биолога, с биолога на хозяйку «Красного Льва».

Но в этот момент в холле послышались чьи-то шаги, и в ресторан вошла заспанная мисс Редл в шлёпанцах на босу ногу.

– Господа, что здесь происходит? – спросила она, близоруко щурясь и зябко кутаясь в халат. – Какие-то крики, шум… Я проснулась и сначала испугалась. Но потом решила спуститься вниз. А у вас тут какое-то собрание…

Я внутренне застонал. Только секретарши покойного Аткинсона сейчас не хватало…

Эдвард Мортон

Буранов выбежал из лаборатории. Я подождал, пока в коридоре стихнут его торопливые шаги, и повернулся к Грейвсу. Тройка «наследников», сгрудившись вокруг временного директора, сверлила меня настороженными взглядами.

– Мистер Грейвс, отошлите своих сотрудников, – сказал я. – Нам надо обсудить ситуацию.

Кажется, отсутствие Буранова вернуло Грейвсу уверенность.

– А что, собственно, обсуждать? – спросил он, пожимая плечами. – Разве что возмутительное поведение вашего председателя. Рукоприкладство, похищение научного оборудования, запугивание персонала… Не знаю, как в России, а в уголовном кодексе Альбиона это называется хулиганством.

Я вздохнул. Вроде бы и не дурак этот администратор, а не хочет понять, что не в его положении хорохориться.

– Как это называется в уголовном кодексе Альбиона, я и без вас знаю, – резко произнёс я. – Вы делайте, что сказано. Время идёт.

Возможно, мой угрожающий тон напомнил Грейвсу, что, убегая, Буранов наделил меня диктаторскими полномочиями, дающими карт-бланш на решительные действия вплоть до мордобития. Во всяком случае, он жестом отослал «наследников», и в лаборатории мы остались одни.

Сели, причём Грейвс устроился на стуле, а я примостился на краешке стола, как бы нависая над ним. Сделал это машинально, по многолетней привычке, выработанной во время допросов. Тут ведь важно сразу показать собеседнику, кто над кем доминирует. Грейвс заёрзал и сделал пробный ход.

– Очень рад, что два соотечественника-британца наконец могут поговорить без этого русского, – сообщил он, пристально глядя мне в глаза снизу вверх.

Я потёр подбородок. Сказано, что называется, в лоб. Ну, что ж…

– Видите ли, мистер Грейвс, сейчас важно не то, что я британец, а что вместе с коллегой Бурановым возглавляю комиссию, у которой много вопросов к вашей организации, – сухо напомнил я. – И боюсь, что за последние два часа их стало гораздо больше.