Как стать герцогиней - Сабрина Джеффрис

– О боже, что же обо мне думали слуги?!

Грей мгновенно пожалел, что упомянул этот разговор с горничной, и Беатрис теперь еще боится и того, что о ней говорят слуги. Еще один страх!

– Они думали и сейчас считают, что ты – цитирую – «прекрасная женщина. Она всегда думает о других, не ожидая за это награды». И в любом случае я не могу быть уверенным, что они знали. Горничная об этом ничего не сказала.

Беатрис сглотнула:

– Я никогда не поощряла это, не давала ему никакой надежды.

– Я так и предполагал.

Беатрис уставилась в свой бокал с вином.

– Тем не менее ты расспрашивал слуг обо мне. И о нем.

– Не о вас вдвоем, ради всего святого! Я понятия не имел… Я даже представить не мог…

Когда он замолчал, раздумывая, что теперь сказать, Беатрис вопросительно подняла на него глаза. Грей резко вдохнул:

– После того как горничная сказала, что ты выступала у него в роли хозяйки, а он был волокитой и бабником, у меня появилась мысль, что ты могла видеть… – Черт побери, он с каждым словом выкапывал все более и более глубокую яму. – Ты не можешь меня винить за то, что я хотел больше узнать о тебе, о том, что сделало тебя такой, какая ты есть, – наконец закончил он свое выступление, правда, собственные слова не показались ему очень убедительными.

Беатрис приподняла свои красивые брови:

– И именно поэтому ты спрашивал обо мне? Правда? Или ты хотел определить, как сложно тебе будет меня искусить и заставить предать моего брата?

Проклятье! Она всегда видит суть. Она всегда понимает, как дела обстоят на самом деле.

– Такие вещи слуги никогда бы мне не сказали. Они преданы тебе.

Теперь Грей очень жалел о том, что не подумал об этом перед тем, как заявляться сюда неподготовленным. Ведь образ интриганки и совратительницы, который сложился у него в мозгу благодаря лихорадочно работавшему воображению (между разговором с Шериданом и разговором с самой Беатрис), совершенно не соответствовал описанию, которое он услышал от слуг в Эрмитэдж-Холле. Или той женщине, которую он узнал сам.

Ясно, что эта женщина оказалась пойманной в капкан, с ней обошлись жестоко. А он сам только ухудшил положение вещей.

– Но мы говорили о твоей бабушке и о том, что она знала.

– Говорили. И о том, почему я ей ничего не рассказывала.

– Возможно, было бы лучше, если бы рассказала. По крайней мере, тогда она могла бы призвать твоего дядю к ответу. – Грею хотелось ее обнять, успокоить ее. Но теперь он не был уверен в том, как отреагирует Беатрис, если он прижмет ее к своей груди. – Ты не должна была его защищать.

– Поверь мне: речь никогда не шла о том, чтобы защищать его. – Беатрис отвернулась. – Если ты прав и бабушка знала, чем он занимается, то мой рассказ мог не сыграть никакой роли вообще, – мрачно заметила Беатрис. – Я даже, наверное, боялась это узнать.

Грей это понимал. И Беатрис могла быть права – ее откровения, скорее всего, не сыграли бы никакой роли. Но речь-то вообще не об этом! С ней не должны были так обращаться! Дядя не должен был позволять себе с ней ничего подобного!

– Насколько я понимаю, тогда твой брат еще не вернулся с войны?

– Он вернулся через шесть лет после смерти тети и незадолго до смерти бабушки.

– А положение дел улучшилось после того, как твой дядя понял, что у тебя рядом появился защитник?

– Немного, – ответила Беатрис, и этот ответ сказал Грею все, что ему требовалось узнать.

Это означало, что ее дядя продолжал вести себя как ублюдок. Вероятно, он не считал Вулфа угрозой, потому что тот был тяжело ранен и просто являлся бедным родственником.

– Целый год после возвращения Джошуа требовался серьезный уход, – продолжала Беатрис. – Его хромота – это только лучше всего видимое последствие его ран. Но дело-то не только в изуродованной ноге, шрамах… – Беатрис поставила бокал на стол. – В любом случае, поскольку он жил здесь, а не в особняке, я часто могла сбежать в этот дом под предлогом того, что Джошуа требуется уход. Эта уловка многократно помогла мне избежать знаков внимания от дяди Эрми.

Тот факт, что ей приходилось использовать этот предлог, приводил Грея в ярость. Ему хотелось выть – так было ее жалко. И как все это было возмутительно!

– Ты никогда не рассказывала брату о том, что делал твой дядя?

Беатрис подняла на него глаза:

– Конечно, нет. Вначале потому, что Джошуа сам боролся за выживание и я не хотела еще больше осложнять ему жизнь. А затем я знала, как он отреагирует. Вспомни, как отреагировал ты сам. Я же не могла рисковать. Джошуа бы предъявил нашему дяде претензии.

– Тем не менее ты думаешь, что он это все-таки сделал.

У нее опустились плечи:

– Честное слово, не знаю. Я никогда не была уверена, понимает ли Джошуа, что происходит. То есть если мой брат убил дядю Эрми, потому что выяснил, чем тот занимается, то мой неразговорчивый брат не скажет мне об этом. Это очень маловероятно. А если Джошуа не убивал дядю Эрми… – Беатрис тяжело вздохнула, – …в таком случае он возненавидит меня за то, что вообще подозревала его в совершении подобного преступления.

– Тем не менее… ты могла бы обратиться к брату за помощью.

– Да, могла бы. Но если честно, то к тому времени я уже научилась с этим справляться. – Беатрис не смотрела на Грея, рассказывая все это. – Я научилась не оставаться нигде вдвоем со своим дядей. Я обычно заявляла, что мне нужно в какое-то другое место, или угрожала рассказать обо всем Джошуа. Это прекрасно срабатывало. Пока…

Она замолчала, и ее глаза уставились вдаль, правда, похоже было, что она в эти минуты вообще ничего не видит. У Грея все внутри перевернулось от этого невидящего взгляда.

– Пока? – мягко переспросил он.

– Год назад пошли слухи о том, что дядя Эрми планирует продать этот дом. – Беатрис робко взглянула на Грея. – Как ты говорил раньше, это, конечно, меня беспокоило. Когда наконец я набралась смелости и прямо спросила дядю Эрми об этом… – У Беатрис задрожал голос, а взгляд стал затравленным. – Он ответил, что не продаст его, если… я соглашусь стать его любовницей. Он сказал, что мы с Джошуа сможем жить в этом доме столько, сколько захотим, но в обмен на это я должна буду… делать то, что он захочет.

Грей был в ярости. Эта ярость полыхала у него в груди и обжигала душу. Именно поэтому он, вероятно, и сказал то, что не должен был говорить:

– Если бы твой дядя Эрми был жив до сих пор, я сам бы его за это убил.

Казалось, его слова удивили Беатрис:

– Значит, ты меня не винишь?

– За что? – моргнул он.

– За то, что привлекала его внимание. Может, одевалась слишком… я не знаю… провокационно? Хотя на самом деле я не думаю, что так одевалась.