Хроника взятия Сеуты - Гомиш Ианниш де Зурара

возвращалась к себе домой, где вечернее время (despesa do serao) тратилось [ею] не на танцы и ни на какие иные развлечения сего мира, но лишь на духовное созерцание. И помимо сего, послала Королева во многие монастыри великие милостыни, и равно некоторым иным людям, кои, как она знала, вели добрую жизнь, наказав им, чтобы все их основное намерение состояло в том, чтобы умолить Бога, дабы Ему оказалось угодно по милосердию Своему привести то деяние к полезному завершению.

И когда вот так прошло несколько дней, последовало то, что заболели чумою (pestenenca) некоторые люди в том месте Сакавен, и сие было оттого, что чума была весьма велика в Лиссабоне, как вы уже слышали, и поскольку близость была такова, общение между людьми, каковое им было необходимо поддерживать друг с другом согласно потребности времени, не могло позволить, чтобы оное место долго оставалось бы свободно от той болезни. И так как Король узнал, что таким образом там заболели те люди, то сказал Королеве, что было бы добро им отбыть еще до обеда.

— Сеньор, — сказала она, — вы можете отбывать, я же отбуду после того как окончатся мои службы; ибо женщина столь пожилая, как я, не должна питать страх пред чумою.

И сие Королева говорила, поскольку в то время пребывала в возрасте пятидесяти трех лет.

— Поскольку вы так желаете, сеньора, — сказал Король, — то можете так поступить, но я прошу вас, чтобы сразу, как только сможете, вы покинули сие место.

И Король отбыл тогда же по направлению к монастырю Одивелаш, Королева же не пожелала отбывать до полудня, как уже сказала. И когда она пребывала в церкви, ее поразила боль чумы; не то чтобы она ощутила, что то была подобная болезнь, — ей представлялось лишь, что то была некая иная боль, что пришла к ней по причине ее слабости, сообразно тому, как она поражала ее в иных случаях. И таким образом она отбыла по направлению к оному монастырю.

ГЛАВА XXXIX.

Как Инфант Дон Энрики и граф Дон Афонсу прибыли в Одивелаш, и как усилилась боль Королевы

Сейчас следует сказать о том, сколь быстро известия о самочувствии Королевы достигли Короля; ибо по причине того зараженного воздуха (ar corrupto), что таким образом перемещался, никто и помыслить не мог о какой-либо болезни, кою на тот момент можно было бы принять за что-то иное [кроме чумы]. Но как только Королева прибыла, Король сразу пошел ее повидать, как тот, кто об ее болезни имел заботу большую, чем кто-либо еще. И он был весьма рад, найдя столь добрые доказательства ее внешнего вида (mostranca de continenca), по каковым показалось ему, что болезнь ее не представляла никакой опасности.

И посреди сей тревоги (anseio), когда, впрочем, уже минули три дня [с начала] болезни оной сеньоры, прибыли туда Инфант Дон Энрики и граф Дон Афонсу, со всеми прочими сеньорами и фидалгу, что были в их флоте, каковые сразу на следующий день по прибытии в Рештелу отправились в Одивелаш засвидетельствовать почтение Королю, и Королеве, и Инфанту Дуарти. И весьма милостиво были [они] приняты Королем, в особенности же Инфант [Дон Энрики], ибо он [Король] был весьма доволен, когда минувшим днем ему было поведано в подробностях о том, как флот прибыл из Порту, и о строе, коего тот держался, а сверх всего о великом усердии, кое проявил Инфант в том, чтобы привести все в готовность.

— Весьма представляется, сын мой, — сказал он, — что поручение, кое я вам дал, было принято вами не как человеком вашего возраста, ибо, согласно тому, что мне поведали, весь ваш флот идет весьма добро снаряженным — как если бы [его действительно снаряжал] человек, имеющий желание послужить мне и приумножить свою честь; и вы вполне можете сказать, что явили большее усердие в ваших приготовлениях, нежели мы проявили в наших, так как вы оказались готовы раньше нас.

И тогда они пошли говорить с Королевой, каковую сила великой радости заставила скрыть страдание болезни, — ибо она приняла его [Инфанта] с таким добрым внешним видом (contenenca), что мало напоминала женщину, чувствующую подобную боль.

Что же до радости, кою ощущал Инфант Дуарти, то сие была вещь, о коей в настоящее время трудно было бы поведать [достоверно], поскольку еще и в то время его выступление [в поход] скрывалось, тем же образом, как и [выступление] Короля, по каковой причине ему было необходимо — хоть сам он и хорошо ведал, что ему надлежит выступать, — выказывать притворную печаль, дабы заставить поверить других в истинность того, что он остается (a certidao de sua ficada). И равно не имел он дерзновения устраивать какие-либо приготовления [к отбытию] собственной персоной, дабы избежать любых поводов к тому, чтобы тот секрет оказался нарушен, — лишь [тогда поступил он иначе,] когда велел Жуану Вашкишу ди Алмада, чтобы тот приготовил весьма добрым манером его галеру, поскольку он приказал отправляться в ней. И вот так, с тою радостью и доброю волей, кои были в нем, принял он своих братьев и всех прочих людей, что прибыли с ними; и воистину не была притворною (enfingida) добрая воля, что нес он в том деянии, чрез каковую можно было отчасти узнать величие его сердца. И хотя времени оставалось мало, не было ни одной вещи, коей не хватило бы ему для его приготовлений, ибо столь добро и столь подобающе устроил он все относящееся к снаряжению своей персоны, как если бы с самого начала тех дел отдал приказ об устройстве сборов. И весьма надлежит думать, что кабы не болезнь Королевы, то и Инфанту Дону Энрики им был бы оказан прием гораздо лучший, ибо, помимо великой любви, что он к нему питал, он весьма развлекся бы разговорами о начале тех деяний, о том, как Бог милостью своею привел их ко времени, когда можно было дать им продолжение.

Уже Инфант Дон Педру к тому времени находился во флоте — как тот, кому принадлежало командование всеми судами; и по сему его судно имело определенный знак, чрез каковой надлежало ему быть узнанным среди всех остальных, ибо оно несло великий штандарт, превосходящий все прочие, и ночной фонарь, согласно обычаю; однако командование всеми галерами [флота] принадлежало Королю.

И после того как Инфант Дон Энрики поговорил с теми сеньорами, оба Инфанта и граф вернулись