Хрущев. Кремлевский реформатор - Энвер Ходжа

Таким образом, неизбежность той реакции со стороны Кеннеди, с которой столкнулся Хрущев, когда на Кубе были обнаружены тайно доставлявшиеся туда советские ракеты средней дальности, на мой взгляд, обусловливалась главным образом тем, что Хрущев совершенно не принял во внимание психологический фактор, сыгравший определяющую роль в такой реакции.

В свою очередь, это упущение объясняется тем, что Хрущеву вообще было свойственно, особенно в последние годы его пребывания у власти, пренебрежительное отношение к экспертным знаниям и к мнениям людей, которые располагали такими знаниями и имели свое мнение. Сейчас известно, что он проигнорировал и имевшиеся у А. И. Микояна сомнения насчет разумности размещения ракет на Кубе, и высказанную А. А. Громыко уверенность в том, что такой шаг вызовет «политический взрыв» в Вашингтоне. Известно и то, что Хрущев не прислушался к мнению кубинских руководителей, которые, лучше него понимая психологию американцев, предлагали не делать тайны из намерений разместить ракеты на Кубе. Я уж не говорю о том, что никто не удосужился поинтересоваться мнением советского посла в США (или хотя бы заранее поставить его в известность). Будь это сделано, смею думать, что посольство довольно точно предсказало бы реакцию Вашингтона на планировавшееся размещение ракет и особенно на то, каким обманным образом это предполагалось делать.

Чем же руководствовался Хрущев?

Относительно мотивов, которыми руководствовался Хрущев, решая разместить на Кубе советские ракеты средней дальности, и по сей день нет единого мнения среди как участников карибского кризиса, так и его исследователей. Т. Соренсен, например, откровенно сказал: «Вот единственный честный ответ, который я могу дать: «Я не знаю этого сейчас и не знал тогда». Никто из нас не знал. Мы могли только гадать о том, к чему стремится Хрущев». То, что Кеннеди и его команда действительно не могли найти рационального объяснения того, зачем и почему Хрущев пошел на такой шаг, хорошо видно и из опубликованных документов Белого дома, относящихся к дням карибского кризиса.

Тем, что действия Москвы в данном случае не поддавались рациональному объяснению, оправдывали впоследствии свои просчеты и руководители американских разведывательных служб. Все они считали невероятным размещение советских ядерных ракет на Кубе, поскольку это противоречило советской политике неразмещения ядерного оружия вне пределов СССР и поскольку Москва, как они полагали, не могла не осознавать риска ответных действий со стороны США в условиях существовавшего в ту пору многократного превосходства США над Россией в ядерных вооружениях, достигающих территории друг друга. В очередной раз подобное заключение было представлено президенту Кеннеди Советом США по разведке 19 сентября 1962 года, то есть спустя четыре дня после тайной поставки на Кубу первых ракет СС‑4.

После того как размещение советских ракет на Кубе стало свершившимся фактом, американские политики и ученые утверждали, что главным, если не единственным, мотивом Хрущева было стремление несколько подправить таким образом в пользу СССР стратегический баланс. Заявление Хрущева, что ракеты были доставлены на Кубу только для того, чтобы удержать США от нового вторжения на остров, практически все в США считали «смехотворным», тем более что США, дескать, и не собирались вторгаться на Кубу.

Однако с течением времени, особенно когда у американских участников кризиса и ученых появились контакты с советскими и кубинскими представителями, стала наблюдаться определенная эволюция в их оценках мотивов советского лидера. Правда, общение американских ученых, скажем, с Ф. Бурлацким, не располагавшим фактическими знаниями по данному вопросу, но любившим пофантазировать, вряд ли помогало им в поисках истины. Так, высказывая мнение, что при принятии решения о размещении ракет на Кубе главным был не кубинский, а стратегический мотив, Бурлацкий в подтверждение этого поведал, будто идея такого размещения была подброшена Хрущеву министром обороны Малиновским во время их прогулки по берегу Черного моря то ли в Крыму, то ли в Болгарии.

Между тем, по‑моему, нет никаких оснований подозревать Хрущева в присвоении чужой идеи, когда он говорит в своих воспоминаниях, что мысль о размещении ракет на Кубе зародилась в его собственной голове. Это подтверждает в своих воспоминаниях О. А. Трояновский, бывший в то время помощником Хрущева по внешнеполитическим вопросам. Малиновский же лишь поддержал инициативу Хрущева, причем, насколько мне известно, не без колебаний, в отличие от Бирюзова, тогдашнего главнокомандующего Ракетными силами стратегического назначения, который подхватил ее с энтузиазмом.

Соответствует действительности, на мой взгляд, и то, как Хрущев объясняет, почему у него появилась мысль разместить ракеты на Кубе, — чтобы предотвратить вторжение туда США, «не потерять» Кубу, встававшую на путь социализма, что в его представлении было бы к тому же огромным ударом по престижу Советского Союза. В воспоминаниях Хрущева — и в кубинском, и в других разделах — есть много неточностей фактологического порядка (он и сам предупреждал, что у него могут быть неточности и что его мемуары, которые он диктовал по памяти, подлежат сопоставлению с архивными документами). Но там, где Хрущев воспроизводит свои собственные мысли и переживания, связанные с тем или иным событием в прошлом (в данном случае с Кубой), он, по‑моему, делает это довольно точно. Такое свойство человеческой памяти — лучше сохранять пережитое самим, чем фактические детали, — известно психологам.

* * *

К чести американских ученых, занимающихся карибским кризисом, многие из них на основе объективного анализа ранее секретных материалов, касающихся планов и действий различных правительственных органов США в период между провалившимся вторжением на Кубу в апреле 1961 года и октябрьским кризисом 1962 года, пришли к выводу, что описываемые Хрущевым переживания по поводу судьбы Кубы вполне объяснимы. Этот вывод разделяет сейчас и ряд участников кризиса с американской стороны.

И действительно, в январе 1962 года США добились принятия Организацией американских государств (ОАГ) решения о признании существовавшего на Кубе режима несовместимым с межамериканской системой и об изгнании ее правительства из ОАГ. Я выделил слово «правительство» потому, что обычно говорят и пишут об исключении из ОАГ в 1962 году Кубы. Но это не так. По настоянию Мексики и некоторых других латиноамериканских стран упомянутое решение было сформулировано так, что Куба как государство юридически не была исключена из ОАГ — было лишено права участвовать в работе ОАГ только тогдашнее ее правительство.

Я был свидетелем любопытной сцены в штаб‑квартире ОАГ, когда Совет ОАГ собрался на свое очередное заседание. Получилось так, что представитель Мексики в совете вошел в зал последним, когда представители других стран уже сидели за столом. Обнаружив, что у стола есть лишь одно свободное кресло с табличкой «Мексика», он во всеуслышание заявил, что не примет участия в заседании, если в зал не будет возвращено кресло с табличкой «Куба». В ответ на попытки представителя США урезонить его мексиканец предложил ему внимательно прочесть принятое ими решение и настоял на своем. Кресло, закрепленное за Кубой, было внесено в зал, и всем сидевшим за столом пришлось сдвинуть свои кресла, чтобы освободить для него место.