Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины - Збигнев Войцеховский

В столице его уже встречали чиновники от спорта, но не пышно, без помпы. И вновь на машине доставили прямо в гостиницу «Москва». Из окон номера открывался вид на Кремль. Только сейчас Поддубному объяснили, зачем затеяна вся эта кутерьма. Ему предстоит участвовать в физкультурном параде на Красной площади, который состоится 18 июля.

– …учитывая ваши выдающиеся заслуги в развитии советского спорта… – гулко, как в храме, звучало в шикарном гостиничном номере.

Не было произнесено ни слова извинения за годы забытья и нищеты, ни слова о безумном аресте и не менее безумных издевательствах в застенках НКВД. Чиновники премило улыбались и говорили так, словно Поддубный все это время находился в фаворе, словно ему и раньше оказывалось подобающее уважение.

«Наверное, в лесу огромный медведь сдох. Пойти бы поискать его. Шкуру на шубу содрать», – подумал Иван Максимович.

Он понимал, что люди, организовавшие его приезд в Москву, вытащившие его из забытья, альтруизмом не занимаются, у них свои шкурные планы насчет него, что-то внешнее подтолкнуло их. И все же он был рад. Ведь предстояло встретиться с уцелевшими друзьями и воспитанниками. Будущее приобретало оптимистическую окраску. Наметилось хоть какое-то изменение в жизни…

Колонны физкультурников и спортсменов текли по Красной площади. На открытых кузовах грузовых машин атлеты и гимнасты изображали композиции из живых тел. Поддубный шагал рядом с Александром Сенаторовым – действующим чемпионом СССР по классической борьбе, так теперь стали называть бывшую французскую борьбу. Они уже приближались к Мавзолею, с трибуны которого вождь со своими подручными приветствовал свой народ. На гостевых трибунах, конечно же, присутствовали дипломаты, в том числе и немецкие, а также делегация атлетов из Германии. «Шестерки» из Наркомата иностранных дел ненавязчиво показали им Поддубного, которым те интересовались. Мол, видите, великий Поддубный жив-здоров, полон сил. Партия и правительство помнят о нем. К сожалению, в дружественную нам Германию отпустить его не можем, да он и сам туда не поедет. Шестикратному чемпиону мира и на Родине дел невпроворот, видите, тренирует подрастающее поколение советских борцов, готовит новых чемпионов мира.

Миновали Мавзолей, двинулись к Василию Блаженному. На Васильевском спуске кто-то в толпе горожан, глазевших на колонны спортсменов из-за редкой цепочки милиционеров, узнал Поддубного. На действующего чемпиона СССР Сенаторова никто не обратил внимания, а вот Ивана Максимовича помнили.

– Это же Поддубный! Смотрите!

– Поддубный!

– Чемпион чемпионов!

Люди кричали, махали, а потом стали наваливаться вперед, теснить друг друга, образовалась давка. Каждому хотелось посмотреть на человека-легенду вблизи, прикоснуться к нему. Милиция уже ничего не могла сделать с толпой, цепочка оцепления рассыпалась, не было силы, которая могла бы остановить стихию народной любви к «воскресшему» кумиру. У Ивана Максимовича на глаза навернулись слезы, он махал бегущим к нему людям руками, кричал слова благодарности. Но тут Сенаторов схватил его за руку, потащил, крича прямо в ухо:

– Иван Максимович, у меня глаз наметанный, сам в милиции раньше служил. Затопчут сейчас. Спасаемся! Ей-богу, затопчут!

Поддубный мгновенно «протрезвел», пелена упала с глаз, реакция у него была отменной.

– И точно, Саша. Затопчут. Тикать надо.

И они побежали, спасаясь от толпы обожателей Поддубного. Укрыться удалось лишь в гостинице «Москва». Шестикратный чемпион мира и чемпион СССР еле переводили дыхание.

Потом Поддубному организовали встречу с немецкими атлетами, на которой ему самому пришлось озвучить отказ ехать в Германию. Знал, что по-другому нельзя, иначе ему не жить. Напоследок ему присвоили звание заслуженного деятеля искусств РСФСР, вдобавок сам Калинин вручил Ивану Максимовичу орден Трудового Красного Знамени. После вручения к Поддубному подошел Ворошилов, поздравил, пожал руку и сказал напоследок:

– Если будут трудности, обращайтесь ко мне лично. Помогу.

В Ейск Поддубный вернулся триумфатором. Он теперь мог снова выступать, тренировать борцов. Сил еще хватало. Без ордена он появлялся теперь лишь на борцовском ковре. Все остальное время носил его, не снимая. Тогда орденоносцев было очень мало, счет их шел на сотни. И орден на груди у Поддубного открывал перед ним любые двери, решал любые проблемы. В разумных, по советским понятиям, пределах, конечно.

Но начинало немного пошаливать сердце. Его Иван Максимович лечил не таблетками, а настоями кубанских трав, которые ему заботливо заготавливала Мария Семеновна. 12 мая 1941 года состоялось прощальное выступление Ивана Максимовича в Тульском цирке, где он на манеже публично подтвердил свое желание оставить арену, пообещал, что все свои силы будет отдавать воспитанию подрастающего поколения борцов. Он ушел из спорта в семидесятилетнем возрасте.

Казалось, что впереди его ждет счастливая и обеспеченная старость рядом с любимой женой, но… началась война.

* * *

Поддубному предлагали эвакуироваться, но он отказался, сказал, что слишком стар, чтобы сниматься с места. Немцы вошли в Ейск в августе 1942 года. Случилось это буднично. Просто по улице проехало два мотоцикла с колясками. Солдаты остановились на берегу лимана, побросали оружие, смеясь, стали раздеваться, бросились в море. Лишь один из них остался на берегу стеречь карабины и технику. Он очень мирно и мило выглядел в своих светлых трусах. Поддубный стоял у своего дома, смотрел на это вторжение. На его груди привычно краснел рваной раной орден Трудового Красного Знамени. Немец приветственно помахал рукой старику, не подозревая, кто перед ним. Мол, все хорошо, жизнь продолжается.

Соседская девчонка, прибежавшая посмотреть на немцев, с радостным криком бросилась назад к своему дому.

– Мама, мама, – кричала она. – Они же – люди!

Иван Максимович усмехнулся, понимая, что имелось в виду. Девчонка, родившаяся и выросшая при советской власти, наверняка представляла себе фашистов так, как их изображали на карикатурах, – с рогами и хвостами, словно чертей или животных. Но он-то знал, что в любой нации найдутся и свои люди, и свои звери.

На что он теперь будет жить с женой, Иван не знал. Вряд ли немцы станут платить ему прежнюю советскую пенсию, орденскую доплату и доплату за звание заслуженного артиста РСФСР.

Поддубного не трогали, пока в городе не организовали гестапо, хоть и продолжал он свои обычные моционы по городу с краснозвездным орденом на груди. Но гестаповцы проявили бдительность. Крамольного старика арестовали, несмотря на то что он отлично говорил по-немецки, но, разобравшись, кто он такой, тут же отпустили с извинениями.

Через несколько дней к дому Поддубных подъехала легковая машина в сопровождении автоматчиков, всю улицу оцепили. Повидать Ивана Максимовича приехал крупный немецкий чин, бывший борец. Гость напомнил Поддубному, что когда-то встречался с ним на борцовском ковре в Мюнхене. Но для Ивана он был одним из многих, кого он укладывал на лопатки в своей жизни, той схватки он не смог припомнить. В чем честно и признался. Немец поразился бедности, в которой живет великий борец, бережно подержал в руках величайшую реликвию – ленту чемпиона мира, полученную Иваном Максимовичем в Париже. Повторил предложение уехать в Германию, чтобы там тренировать борцов. Поддубный мог бы сослаться на возраст, но не стал этого делать, он, как всегда, оставался прямолинейным и честным: