Василий Львович Пушкин - Наталья Михайлова

Яркая, колоритная личность Ф. И. Толстого привлекала поэтов и писателей. О нем писали П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой, которому он приходился двоюродным дядей.

Пожалуй, наиболее точный психологический портрет Ф. И. Толстого-Американца нарисовал П. А. Вяземский:

А. С. Грибоедов, представляя в «Горе от ума» москвичей, не обошел своим вниманием оригинала Ф. И. Толстого, которого знала вся Москва:

Федор Иванович, познакомившись с грибоедовской комедией по списку, узнал себя, но последний стих отредактировал, предложив свой его вариант — «В картишки на руку не чист», и тут же пояснил: «Для верности портрета сия поправка необходима, чтоб не подумали, что ворует табакерки со стола; по крайней мере, думал отгадать намерение автора»[306].

Ф. И. Толстой стал адресатом эпиграммы А. С. Пушкина:

Будучи в ссылке в Кишиневе, А. С. Пушкин узнал, что Ф. И. Толстой распространял в Петербурге сплетню о том, будто его, А. С. Пушкина, высекли в канцелярии петербургского генерал-губернатора, — тогда-то и ответил он на клевету приведенной эпиграммой. Поэт готовился к дуэли с клеветником, но когда он вернулся в Москву из Михайловской ссылки в 1826 году, друзьям удалось предотвратить дуэль, помирить противников, а три года спустя А. С. Пушкин, сватаясь за Н. И. Гончарову, даже прибегнул к помощи Федора Ивановича, который хорошо знал семейство его будущей жены.

Л. Н. Толстой называл своего двоюродного дядю «необыкновенным, преступным и привлекательным человеком», признавал в нем «много нравственно чудесного». Великий писатель запечатлел его в образе Федора Турбина, героя повести «Два гусара»: «Ведь это какая отчаянная башка, надо знать. Картежник, дуэлянт, соблазнитель; но гусар — душа, уж истинно душа»[307]. Ф. И. Толстой сказался и в образе бретера Долохова, героя романа «Война и мир».

И всё же первым, на наш взгляд, Ф. И. Толстого-Американца в образе литературного героя представил В. Л. Пушкин. Цыганки и плясуны, с которыми прожил свое имение Буянов, карточная игра и пирушка, в которых он радостно и энергично принимает участие, драка, в стихию которой он самозабвенно погружается, — во всем этом угадывается Ф. И. Толстой, не только увлекавшийся цыганками, но и женившийся впоследствии на цыганке-певице, картежник и пьяница, драчун и проказник. «Сосед велеречивый» — так называет Буянова В. Л. Пушкин. «Болтун красноречивый»[308] — так обращается в стихотворном послании к Ф. И. Толстому его друг Д. В. Давыдов. Известно, что Федор Иванович сам любил рассказывать о своих невероятных похождениях. Об обезьяне, с которой он якобы жил как с женой, а потом изжарил и съел, ходили легенды. Двоюродная племянница Ф. И. Толстого М. Ф. Каменская сохранила некоторые его рассказы об участии в 1803 году в кругосветном плавании под началом И. Ф. Крузенштерна — эти рассказы мог слышать и В. Л. Пушкин:

«На корабле Федор Иванович придумывал непозволительные шалости. Сначала Крузенштерн смотрел на них сквозь пальцы, но потом пришлось сажать его под арест. Но за каждое наказание он платил начальству новыми выходками, он перессорил всех офицеров и матросов, да как перессорил! Хоть сейчас на ножи! Всякую минуту могло произойти несчастье, а Федор Иванович потирал себе руки. Старичок корабельный священник был слаб на вино. Федор Иванович напоил его до положения риз и, когда священник как мертвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казенной печатью, украденной у Крузенштерна. Припечатал и сидел над ним; а когда священник проснулся и хотел приподняться, Федор Иванович крикнул: Лежи, не смей! Видишь, казенная печать! Пришлось бороду подстричь под самый подбородок.

На корабле был ловкий, умный и переимчивый орангутанг. Раз, когда Крузенштерн отплыл на катере куда-то на берег, Толстой затащил орангутанга в его каюту, открыл тетради с его записками, положил их на стол, сверху положил чистый лист бумаги и на глазах обезьяны стал марать и поливать чернилами белый лист. Обезьяна внимательно смотрела. Тогда Федор Иванович снял с записок замаранный лист, положил его к себе в карман и вышел из каюты. Орангутанг, оставшись один, так усердно стал подражать Федору Ивановичу, что уничтожил все записи Крузенштерна. За это Крузенштерн высадил Толстого на какой-то малоизвестный остров и сейчас же отплыл. Судя по рассказам Федора Ивановича, он и на острове продолжал бедокурить, живя с дикарями, пока какой-то благодетельный корабль не подобрал его — татуированного с головы до ног»[309].

Одним словом, и во время кругосветного путешествия Ф. И. Толстой буянил. Но, конечно, в Буянове сказался не весь Федор Иванович, который привлекал современников истинной храбростью, образованностью, умом, обаянием и щедростью души, преданностью друзьям.

К сожалению, мы не можем сказать, когда В. Л. Пушкин познакомился с Ф. И. Толстым. А ведь это могло быть еще в те годы, когда Американец был ребенком: он родился в Москве в 1782 году в приходе церкви Харитония в Огородниках, там провел свое детство[310]. Скорее всего, и во время учебы в Морском кадетском корпусе и службы в Петербурге Ф. И. Толстой не забывал родной город, приезжал иногда в Москву. Известно, что 15 февраля 1810 года он был в так называемом домовом отпуске на 28 дней и в срок в свой Преображенский полк не явился. В декабре он вновь получил отпуск — уже на три месяца[311]. Возможно, в это время Ф. И. Толстой посетил Первопрестольную — как раз перед тем, как Василий Львович стал сочинять «Опасного соседа». Но не исключено, что их знакомство состоялось уже после того, как «Опасный сосед» в марте 1811 года был написан, после того, как Ф. И. Толстой, вернувшись со славою из военного похода в 1814 году в Москву, вышел в отставку и поселился в Староконюшенном переулке. В 1816 году в послании «К графу Ф. И. Толстому» Василий Львович сожалел о том, что подагра не позволяет ему приехать к милому своему Толстому на обед, где будут И. И. Дмитриев, П. А. Вяземский, A. М. Пушкин, П. И. Шаликов: