Адам Бид - Джордж Элиот

– Вот отец стоит у дворовых ворот, – сказал Мартин Пойзер. – Я думаю, ему хочется посмотреть, как мы пойдем по полю. Удивительно, что у него за зрение, а ведь ему семьдесят пять лет.

– Ах! Мне часто приходит на мысль, что старые люди очень похожи на грудных детей, – сказала мистрис Пойзер, – они довольствуются тем, что смотрят все равно, на что бы они там ни смотрели. Я полагаю, что таким образом Провидение убаюкивает их, прежде чем они идут на покой.

Старый Мартин отворил ворота, увидев приближавшуюся семейную процессию, и держал их отворенными, опираясь на свою палку и радуясь, что мог совершить это, ибо, подобно всем старикам, жизнь которых потратилась на труде, ему было приятно чувствовать, что он все еще приносит пользу, что в саду был лучший урожай луку, так как он присутствовал при посеве, и что коров доили лучше, если он оставался дома в воскресенье после обеда и присматривал за этим. Он ходил в церковь раз в месяц, в воскресенье, когда давалось причастие, но в другое время посещал церковь не очень правильно; в сырые воскресенья или когда с ним случался припадок ревматизма он обыкновенно читал три первые главы Бытия за то, что оставался дома.

– Да там уж опустят в землю Матвея Бида, прежде чем вы успеете дойти до кладбища, – сказал он, когда его сын подошел к нему. – Лучше было бы, если б они похоронили его утром, когда шел дождь[15], а теперь нет вероятности, что выпадет хоть капля; вон и месяц лежит точно челнок. Посмотрите! Это верный признак хорошей погоды. Есть много примет, да они неверны, а по этой всегда сбываются.

– Конечно, конечно, – сказал сын. – Я надеюсь, что теперь хорошая погода удержится.

– Помните, что скажет пастор, дети, помните, что скажет пастор, – сказал дед черноглазым мальчуганам в штанах по колено, чувствовавшим, что у них в карманах было несколько мраморных шариков[16], которыми они надеялись поиграть украдкой во время проповеди.

– Прощай, дедушка, – сказала Тотти, – Тотти идет в церковь. У меня надеты бусы. Дай мне пиперментик.

Дедушка, задрожав от смеха при этой выходке своей «хитрой, крошечной девчонки», медленно перенес палку в левую руку, державшую ворота открытыми, и медленно всунул палец в тот карман жилета, на который Тотти устремила глаза с выражением совершенной уверенности и ожидания.

И когда все прошли, старик снова прислонился к решетке, наблюдая, как они шли по дорожке вдоль домовой изгороди и чрез отдаленные ворота, пока они не исчезли за поворотом изгороди. Изгороди в то время совершенно скрывали от взоров все предметы, даже в лучших фермах; а в то послеобеденное время шиповник раскидывал свои розовые венки, черные псинки были в полном желтом и пурпуровом блеске, бледная жимолость выросла так, что ее нельзя было достать, распускаясь над остролистником, и, наконец, ясень или сикомора местами бросали свою тень через дорогу.

У всяких ворот встречались знакомцы, которым приходилось отойти в сторону и дать им дорогу, у ворот домовой изгороди было полстада коров, стоявших одна позади другой и понявших чрезвычайно медленно, что их обширные фигуры могли быть на дороге, а тут, у дальних ворот, стояла кобыла, державшая голову над забором, а позади ее караковый жеребенок, обративший голову к боку матери и, по-видимому, все еще приводимый в большое замешательство слабостью своих ног. Дорога проходила вполне чрез собственные поля мистера Пойзера, пока они не достигли большой дороги, которая вела в селение; мистер Пойзер устремлял проницательный взор на скот и на урожай в то время, как они шли, между тем как мистрис Пойзер имела на все встречавшиеся им предметы беглые замечания. Женщина, управляющая сырней, содействует много к увеличению оброка, таким образом, ей смело можно дозволить иметь свое мнение о скоте и его «содержании» – упражнение, которое усиливает ее понятия в такой степени, что она вполне чувствует себя в состоянии давать мужу советы и в других вещах.

– А вот и короткорогая Салли, – сказала она, когда они вышли за домовую изгородь, и она заметила кроткое животное, которое лежало, пожевывая жвачку и смотря на нее сонными глазами. – Я начинаю ненавидеть один вид этой коровы, и говорю теперь, как говорила три недели назад: чем скорее мы освободимся от нее, тем лучше; ибо у нас есть та небольшая желтая коровка, которая не дает и вполовину столько молока, а между тем я получаю от нее вдвое больше масла.

– Ну, ты не похожа на всех других женщин, – сказал мистер Пойзер, – они любят короткорогих, которые дают так много молока. Вот жена Чоуна требует от мужа, чтоб он не покупал другой породы.

– Какая же важность в том, что любит жена Чоуна?.. Бедное глупенькое существо, у которой столько же ума, как у воробья. Она возьмет редкую цедилку, чтоб процедить свиной жир, и потом удивляется, что проскакивает сор. Довольно насмотрелась я на ее дела – и знаю, что уж больше никогда не возьму служанки из ее дома… где все кверху дном… И когда войдешь к ним, то никогда не узнаешь, понедельник или пятница: стирка тянется у них до конца недели. Что ж касается сыра, то я знаю довольно хорошо, что он прошлый год поднялся, словно хлеб в жестянке. А потом она всю вину сваливает на погоду, все равно если б люди стали на голову и потом свалили бы вину в этом на сапоги.

– Ну, Чоун хочет купить Салли, таким образом мы можем освободиться от нее, если ты хочешь, – сказал мистер Пойзер, тайно гордясь расчетливостью своей жены. Действительно, недавно в рыночные дни он не раз восхвалял ее проницательность в отношении короткорогих.

– Конечно, кто возьмет глупенькую жену, тот может скупать короткорогих, уж если вставить голову в болото, то пусть за нею идут и ноги. Кстати, говоря о ногах, вот вам ноги, – продолжала мистрис Пойзер, когда Тотти, спущенная в это время с рук, так как дорога в этом месте была суха, шла, переваливаясь с боку на бок, впереди отца и матери. – Вот форма-то! А у нее такая длинная нога – она вся в отца.

– Конечно, она будет вроде Хетти чрез десять лет; только у нее глаза такого цвета, как у тебя. Я не помню, чтоб у кого-нибудь в нашем семействе были голубые глаза; у моей матери были глаза черные, как черная слива, точь-в-точь как у Хетти.

– Ребенок нисколько не будет хуже от того, что у нее есть кое-что и не так, как у Хетти. И я вовсе не желаю, чтоб она была уж чересчур красива. Хотя, что касается этого, люди с светлыми волосами и с голубыми глазами бывают так же красивы, как люди с черными волосами и глазами. Если б у Дины был хотя побольше румянец на щеках и если б она не надевала на голову этого чепца методисток, который может испугать даже ворон, то люди считали б ее столь же красивою, как Хетти.

– Нет, нет, – сказал мистер Пойзер, с некоторой презрительною выразительностью, – ты не знаешь, в чем состоят достоинства женщины. Мужчины никогда не стали бы ухаживать за Диной так, как за Хетти.