Гибель Богов-2. Книга 3. Пепел Асгарда - Ник Перумов

Интересно, снимает ли Яргохор хоть когда-нибудь своё облачение? Есть ли у него дом, помнит ли он вкус родниковой воды, запах свежего хлеба? Или у него не осталось ничего, кроме лишь могильной полутьмы да этого жуткого занятия – день за днём, год за годом, эон за эоном волочить в Хель покорные вереницы безмолвных душ? Разве это дело для воина? – душам ведь некуда деваться, они не могут дать отпор…

Яргохор шагал, словно осадная башня, шлем с залитой тьмою смотровой щелью даже не повернулся в сторону новоприбывших.

Белый тигр упёрся всеми четырьмя лапами в землю, глухо зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.

– Не бойся. – Райна почесала его за ухом, но Барра продолжал ворчать, припадая к земле и пятясь. Валькирия спешилась, подбежала к отцу – О́дин тоже соскочил с седла, встав на дороге Водителя Мёртвых.

Яргохор если и заметил Старого Хрофта со спутницей, то ничем этого не выдал. Шёл, как и раньше, не беря оружие на изготовку.

Райна встала плечом к плечу с отцом. Меч Владыки Асгарда оставался в ножнах, и валькирия заставила себя тоже разжать судорожно стиснувшиеся было на эфесе пальцы.

– Ястир, – спокойно и негромко сказал О́дин, разводя в стороны безоружные руки. – Ястир, помнишь меня?

Имя прозвучало, сорвалось с обветренных, потрескавшихся губ Древнего Бога. Понеслось над серыми пустошами Гнипахеллира, подхваченное внезапным порывом свежего ветра, на миг отогнавшего мокрую студь.

Плечи великана развернулись ещё шире, голова в островерхом шлеме поднялась, ледяной нож взгляда скользнул по замершим Хрофту и Райне.

– Ястир, помнишь меня? Когда-то, в День Гнева, мы бились вместе с тобой. Я О́дин, Старый Хрофт, Древний Бог Асгарда – помнишь меня?

Водитель Мёртвых не замедлил шага, и Райна в тот же миг ощутила накатывающую волну злой магии – ледяные незримые когти, словно рыбак норовил выхватить рыбу из садка.

Он не разбирает, кто перед ним, мелькнула мысль. Ему всё равно – надо лишь исторгнуть душу.

Кулаки сжались сами собой.

– Ястир! – Правая рука Отца Богов стремительно чертила руну прямо перед ним и Райной. – Ястир, у тебя нет над нами власти.

Великану с мечом оставалось не больше дюжины шагов до замерших Хрофта и валькирии. Райна стиснула зубы. Пальцы сами тянулись к мечу и он тоже, словно чувствуя волю хозяйки, рвался на свободу из ножен.

– Ястир! – Руна вспыхнула – льдистый снежно-белый с голубыми проблесками росчерк, отпор, ограждение, отражение. Оживший узор поплыл навстречу Яргохору, разворачиваясь, расширяясь, и там, где линии касались серой земли, Гнипахеллир вспыхивал снопами холодных голубых искр.

Водитель Мёртвых зарычал – низко, на самой грани слышимого, однако Райна едва не покачнулась, зазвенело в ушах, болезненно отозвалось в груди. Ледяные когти запутались в паутине Старого Хрофта, не в силах с ходу разорвать брошенную им навстречу руну.

Меч перелетел с плеча Яргохора, тёмное лезвие наискосок рассекло воздух, и там, где клинок встречался с руной Отца Дружин, рождалось ярко-белое слепящее пламя.

– Отец… – прошипела валькирия сквозь стиснутые зубы. Руна дрожала и распадалась, не в силах сдержать напор мёртвой силы.

Водитель Мёртвых торжествующе рыкнул, стряхнул с меча остатки догорающей руны Отца Дружин. Клинок поднялся для атаки.

Когда тёмное лезвие рухнуло, Владыка Асгарда даже не шевельнулся. Он сделал всего полшага назад и этого хватило, чтобы тяжёлый меч Яргохора пронёсся мимо, врезавшись в серую землю Гнипахеллира.

– Не вздумай! – гаркнул О́дин, едва заметив, что валькирия обнажила-таки оружие. – В сторону! Быстро!

Когда Отец Дружин приказывает таким голосом, ему повинуются.

Рядом с Райной припал к земле Барра, зубы оскалены, из глотки рвётся рык – тигр отнюдь не праздновал труса.

Поток силы, который обычно не замечаешь, как не замечаешь собственного дыхания, сбился, замедлился, ускорился вновь, закружился, подобно водовороту – какая-то могущественная сущность упрямо рвала пласты реальности, пытаясь очутиться прямо здесь, на Гнипахеллире.

За спиной Яргохора тем временем застыли тени мёртвых – неподвижные, равнодушные, с бледными и бессильными фонариками в бесплотных руках.

Валькирия видела, как отец стремительно чертит новый рунир, как вспыхивают знакомым льдистым огнём линии; Яргохор вновь поднял меч, нимало не удивлённый тем, что его противник даже не попытался воспользоваться такой возможностью для настоящей атаки.

Райна чувствовала, как подрагивают под шкурой Барры напряжённые мускулы. Тигр готовился к прыжку, но, чтобы справиться с Водителем Мёртвых, требовалось нечто совсем иное.

«Валькирия, ты же – Дева Битвы, – прозвучал её собственный голос в сознании. – Ты забыла, чем занималась, пока стоял Асгард? Забыла, как неслась в кипящих облаках над смертными полями, принимая последний вздох павших героев и унося их в Валгаллу, чтобы они возвеселились бы рядом с такими же, эйнхериями?

Ты ведь тоже была Водителем – или, вернее, Водительницей – мёртвых. Конечно, их путь с тобой был совсем иным, но всё-таки…»

Меч Яргохора ударил вновь, и вновь мимо. Великан отличался невероятной силой – клинок глубоко погрузился в серую землю Гнипахеллира, но отнюдь не быстротой.

Отец Богов вновь отступил, его сложная руна – из множества росчерков – ещё не была готова.

Души стояли – безмолвные, безучастные. Что их ждало? Вечная мука в царстве Хель?

Пробиваться к давным-давно и, казалось бы, накрепко забытым чарам было нелегко. Райна спрятала их от самой себя – и тех, чьего любопытства беглой валькирии совсем не хотелось.

Она никогда не пускала их в ход – для Молодых Богов и их слуг, взявших в свои руки посмертие всех, расстающихся с жизнями в Упорядоченном, не могло быть лучше маяка, чтобы отыскать последнюю из валькирий. И потом, воительницей по найму, Райна никогда не прибегала к ним, даже когда Молодых Богов не стало, а сама она нашла хорошую, как ей казалось тогда, службу в Долине Магов и познакомилась с молодой чародейкой по имени Клара Хюммель – одной из немногих, кто знал об истинном происхождении «наёмницы».

Как же трудно вспоминать себя истинную! Как нелегко возвращаться назад сквозь бездну времени, срывая намертво присохшие к ране окровавленные тряпки!

Валькирия застонала сквозь зубы. Тогда это получалось у неё легко, словно движение собственной руки. Даже не приходилось задумываться, позвать с собой героя и проводить до Валгаллы было её сутью, одним из предназначений. Сейчас каждое движение даже памяти оказывалось мучением. Детали ускользали, нужное пропадало, на поверхность всплывало наносное, никчемушное, и валькирию не оставляло ощущение, что на неё устремлён сейчас холодный нечеловеческий взгляд. Равнодушный и оценивающий, взгляд сущности, не личности.