Клинок предателя - Себастьян де Кастелл

– А что будет, когда люди поймут, что этим магистратам нельзя доверять?

– Они отвернутся от плащеносцев, что само по себе тоже хорошо.

Я подумал пару мгновений.

– Должен снова принести тебе свои извинения, Лоренцо.

– За что?

– В следующий раз, когда я повалю тебя на землю, сделаю так, что ты никогда больше не встанешь. – От постоянного раскачивания меня начало мутить, и я обратился к сидящему впереди: – Эй ты, не тряси повозку, иначе не получишь на чай, когда мы доберемся до дворца.

– Ха! Узнаю доброго старого Фалькио, который покорил меня за столь короткое время. У вас есть не только стиль, но и чувство юмора.

Раскачивание прекратилось.

– Уже приехали во дворец. Рад был снова повидаться с вами, Фалькио валь Монд. Сожалею, что нам не доведется увидеться вновь.

Пальцами правой руки Лоренцо зажал мне нос, а левой закрыл рот, пока я не потерял сознание.

В первый день пыток я выспался так, как не спал все последние годы. Мне пришлось провести без сна несколько суток, я дрался полдюжины раз и едва выжил. Тело покрывали десятки ушибов и незаживших ссадин, кроме того, меня отравили паралитическим ядом, и для того, чтобы остановить его действие, мне пришлось принять почти смертельную дозу леденца.

Но хуже всего было осознание, что я провалил дело. Потерпел неудачу, и теперь никакие мои идеи или действия не смогут ничего изменить. Алина мертва, и я скоро умру, и даже если Кест станет убийцей, чтобы помешать Валиане занять престол, герцоги все равно рано или поздно получат желаемое. Моя жизнь – череда неудач: сначала я не смог спасти свою жену Алину, потом не спас короля и не сохранил орден плащеносцев, а теперь даже не смог уберечь от смерти маленькую девочку, которую пытался защитить просто потому, что ее звали так же, как и мою жену. Мне не осталось ничего, кроме пыток и смерти, и я почувствовал себя свободным. Вряд ли попы вам это скажут, но истина в том, что только полные неудачники спят спокойным и глубоким сном.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу в крошечной одиночке, чуть длиннее моего роста. Руки в кандалах были прикованы к деревянному приспособлению, напоминавшему козлы. Я счел это удачей, ибо меня могли заковать в колодки.

Не сразу я понял, что в камере находится еще один человек; он сидел на деревянном табурете.

Я поздоровался. Мужчина поднял взгляд. Здоровенный детина с мощными плечами и телом. Лицо его закрывала красная кожаная маска палача.

– Завтрак я не пропустил?

Проводя пытки, в Рижу чередуют избиения и применение ядовитых мазей, вызывающих боль разной степени: от ослепляющей агонии до чесотки, которую ничем не унять. Чесотка во многом хуже, потому что кожу натирают мазью и запирают узника в камере без цепей и кандалов, а затем ждут, когда он ногтями начнет сдирать собственную плоть с костей. Остановить действие мази нельзя: чесотка распространяется по всему телу, так что не остается даже малейшего участка тела, который бы не зудел. Обычно в первую очередь несчастные выцарапывают себе глаза.

Ко мне они этого средства пока не применили. Наверное, хотели, чтобы я сперва размяк, – именно поэтому я не удивился, когда палач принялся наносить мне удары в лицо, живот и спину, одновременно задавая вопросы. У него был такой сильный акцент, что я едва мог понять, что он говорит, но он как заведенный повторял один и тот же вопрос.

– Она желает знать, есть ли другие?

Удар в живот.

– Она желает знать, есть ли другие?

Удар в бок, по ребрам.

– Какие другие?

Удар в лицо.

– Она желает знать, есть ли другие?

Таким манером мы и общались какое-то время.

Иногда он останавливался, но лишь для того, чтобы сдобрить мою кожу мазью, отчего она горела так, словно мне на грудь плеснули горячего лампового масла.

Затем избиение возобновлялось.

Я не пытался молчать: это большая ошибка. Когда человек кричит, тело лучше справляется с болью. Он пытался меня разговорить, и я рассказал ему, как себя чувствую и где болит сильнее всего. Рассказал ему о себе. Я стонал и кряхтел, со слезами молил о милосердии. И когда побои прекращались и я приходил в себя, начинал делать то, что должны делать плащеносцы в плену, – пересказывал королевский закон.

– Первый закон гласит, что люди свободны, – тихо пел я. – Ибо без свободы нельзя сделать собственный выбор, а следовательно, люди не станут служить от всего сердца. Без этого невозможно служить ни богам, ни святым, ни королю.

* * *

– Какое оружие плащеносца самое действенное? – спросил нас король Пэлис. Он стоял на невысоком помосте посреди двора, и все сто сорок четыре плащеносца внимали королю. Наступил первый день весны, и плащеносцы впервые должны были отправиться по всем городам и весям, чтобы принимать прошения и применять королевский справедливый закон на деле. Мы прошли обучение, долго готовились и наконец-то собрались в путь. Но король, не упускающий случая поговорить, решил преподать нам последний урок, прежде чем мы начнем служить.

– Самое лучшее оружие – клинок, – прокричал кто-то.

Король покачал головой.

– Есть нечто получше клинка.

– Это клинок Кеста, – ввернул кто-то.

Все засмеялись.

– Соблюдение тайны.

Король вновь не согласился:

– Лучше всего вы сможете служить лишь тогда, когда люди будут знать, кто вы такие и что им несете.

– Скорость!

– Сила воли!

Так продолжалось несколько минут, и король посмотрел на меня, словно ждал, что я отвечу.

– Наши плащи. Они защищают нас от всякой опасности. Они крепки и могут противостоять клинкам противника. Они легки, и потому в них мы можем двигаться быстрее, чем рыцари в доспехах. Они теплы и согревают нас в морозы. В их карманах хранится все необходимое для выживания. Наши плащи и есть самое действенное оружие.

Остальные согласно закивали.

Но Пэлис покачал головой.

– Ах, Фалькио, даже ты… Нет, плащи – это всего лишь вещь, которую у вас могут отобрать.

– Никогда! – вскричал кто-то.

Король поднял руку, чтобы воцарилась тишина, и подошел к самому краю помоста.

– Ваше самое действенное оружие – это ваша рассудительность, – просто сказал он. – Все остальное оружие есть и у других, и у вас его могут отнять. Множество мужчин и женщин владеют клинками, любой может драться, скакать и убивать. Но только вы, мои магистраты, только вы можете вынести верное решение. Вы знаете закон, и не только слова, а прежде всего его значение. Именно поэтому мы переложили законы в песню, чтобы их запомнили! Вы будете пропевать вынесенный приговор, чтобы он сохранился в умах и сердцах жителей надолго после того, как вы оставите их селение. Вы обладаете величайшей способностью судить не ради наказания, но ради исцеления сердец, разбитых нарушением законов. Именно это выделяет вас из толпы. Мои плащеносцы, когда для вас наступит тяжелейший час – а их будет много, не стоит заблуждаться на сей счет, – в самый тяжелейший час обратитесь к своей рассудительности, к голосу и пойте слова закона.