Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

Рейнкопф переводил речь коменданту и Вагнеру. Те, улыбаясь, удовлетворенно кивали: фашистская демагогия всегда отличалась качественностью. Откуда было знать пленным, что никакой «Русской освободительной армии» не существовало? Что в формируемых из русских пленных взводах и ротах только унтер-офицеры могли быть русскими, а офицеры и даже фельдфебели набирались из немцев? Что Власов сдался и перебрался в штаб 18-й армии группы «Норд» один, без соратников, лишь с поварихой, что готовых поддержать его предателей разыскивали по всем лагерям и свозили их в Берлин, словно боевых бычков для предполагавшейся корриды?

— …Всем народам, освободившимся от власти Советов, немецкое командование предоставляет право борьбы рядом с доблестной немецкой армией. Латыши вступают здесь, на этой территории, добровольно в латышские части, созданы охранные роты в Белоруссии, в Крыму — татарский батальон, из украинцев сформирована добровольческая дивизия СС Галиция, рядом с вами стоят бойцы «Украинского национального батальона». Теперь ваш черед, соотечественники! Сталину на вас наплевать, он от вас отказался! — неожиданным фальцетом выкрикнул Плетнев и закончил свою речь призывом записываться в РОА в течение сегодняшнего дня в комендатуре лагеря. Здесь же комендант пояснил, что до обеда выход на работы отменяется.

Немцы хорошо изучили, что пленные большей частью тушуются выходить из строя и перед лицом своих товарищей публично изъявлять желание где-то служить и куда-то направляться, посему разговоры интимного, так сказать, свойства было предпочтительней вести в кулуарах. В комендатуру тотчас наметилась очередь, бросив взгляд на которую Соломатин со злостью сказал Кириллычу:

— Вон скольких понос пронял, выстроились, как в сортир, побежали поливать власть свою, подлецы!

— Да пес с ними, — ответил тот. — Что ты им сделаешь? Запретишь? Кто думает только о том, как из лагеря ноги унести, кто — к партизанам смоется. Мы с тобой, вступив в ряды украинского воинства, не об этом думаем?

— То мы, а большинство служит как положено, — пробурчал Соломатин.

— Тем, кто поверит всей этой брехне и полезет на передовую, наши так накостыляют по шеям, что потом костей не соберут. Но это их дело. Пусть сами рассчитываются. Давай лучше о своих ходах думать. Ты к Елене сегодня зайдешь? Сможешь? Там Ольга будет и вообще…

Соломатин кивнул в знак согласия.

В эти же минуты Вагнер успел переговорить кое с кем из своих осведомителей, которые под шумок очереди записывающихся в армию Власова сумели пробраться в его кабинет и поделиться свежими наблюдениями. Затем Вагнер приказал позвать Дьяконова, а сам присоединился к группе офицеров, окруживших недавнего оратора в кабинете Ярцибекки.

— …Я объехал лагеря в Минске и Даугавпилсе. У вас — в третьем. Теперь двинусь в Валгу, в ваши бывшие владения, господин подполковник, — обратился он к коменданту.

— И как успехи? — поинтересовался тот.

— Средние. Где больше, где меньше сотни. У вас я ожидал больше, поскольку здесь много народу из командного состава сидит, но, судя по очереди, — он кивнул в окно, — мои ожидания не оправдаются.

— На это есть свои причины, — заметил Вагнер, отвечавший за миссию Плетнева. — Зайдем потом ко мне, поговорим.

— В вермахте с этим легче. Солдаты идут за старшими по званию в любых условиях. Дисциплина, — промолвил Ярцибекки с гордостью, — а у русских — разброд. Толпа есть толпа, каждый сам по себе.

— Не совсем так, господин подполковник, — проговорил Плетнев обиженным голосом, — ручаюсь, что они не идут к нам именно потому, что следуют за кем-то, внушающим им отрицательное отношение к РОА. Дисциплина обязательна во всех армиях.

— Я имею в виду армию, а не пленных. Не обижайтесь, капитан, вы делаете неблагодарную работу, — проговорил комендант.

— Пойдемте, господа, ко мне, — обратился Вагнер к коменданту и Плетневу, — я вам кое-кого продемонстрирую.

Они вошли в кабинет Вагнера, куда по его знаку Рейнкопф ввел Дьяконова.

— Вот, полюбуйтесь, господа, на лагерный авторитет, и вы разрешите ваш спор. Это — Дьяконов, старший по званию в лагере, врач первого ранга. Так? — обратился он к пленному.

— Военврач первого ранга, — поправил тот Вагнера.

— Какая разница? — поинтересовался Ярцибекки.

— Я военный врач, я давал военную присягу, разница в этом, — с достоинством ответил Дьяконов.

— Ах вот оно что, — протянул Плетнев, до которого дошел смысл сказанного Вагнером в кабинете коменданта. — Вы тот, кто против?

Дьяконов молчал.

— Вы не только против, вы подбиваете других к неповиновению, — заорал Вагнер.

— Послушайте, — обратился к нему Плетнев, — я согласен, вы давали присягу, все мы присягали, но от вас, от меня, от всех пленных отказался тот, кому мы ее давали. Сталин отказался даже от собственного сына Якова, который попал в плен. Даже его забыл в лагере, а ему предложили обменять сына на германских генералов. Что говорить о рядовых пленных? Присяга — это обязательство перед государством, которое тоже имеет свои обязанности перед присягнувшими. Пленным англичанам, французам, бельгийцам идут через нейтральные страны и письма, и посылки. Даже звания им присваивают их правительства, зарплату начисляют. А вы забыты. Сталин отказался вам помогать. С вами все кончено. О вашей присяге забыто.

— Господин капитан, — сдержанно сказал Дьяконов, обращаясь к Вагнеру, — как я понял, сегодняшняя запись — дело добровольное, именно так об этом было объявлено. Я врач, пленный, и мое дело лечить здесь своих товарищей по несчастью…

— Нет, — перебил его Ярцибекки, — это не ваше Дело. Вам надлежит быть в изоляции от военных Действий, а лечите вы по нашей доброте.

— Вот что, Дьяконов, хватит! Вы нам надоели. Сегодня же отправим вас в Саласпилс. Разговоры окончены. Подзуживать пленных на неповиновение мы вам не дадим. Все. Рейнкопф, уведите.

Дьяконов вышел…

У Елены наступили необычные дни — она выходила замуж. Она жила с сестрой Анной в небольшой квартирке на улице Артиллерийской. Обе работали на швейной фабрике, зарабатывали плохо, и если бы не старики-родители с их посылками из деревни, то было бы совсем туго.

Сложилось так, что их скромная обитель, расположенная в пятнадцати минутах ходьбы от лагеря, стала одним из центров, где собирались служаки из «Украинского национального батальона», поначалу лишь переодевавшиеся здесь в штатское, чтобы чувствовать себя свободней при вылазках в город. Затем контингент гостей стал постепенно расширяться: бывали здесь и беглецы из лагеря, которых снабжали одеждой и отправляли в другие более стабильные убежища, а куда они девались потом — никто не вспоминал. Не к чему было запоминать их имена, да и никто их не спрашивал. Самым актуальным делом было доставание, подгонка и перелицовка старой одежды, вечно нужной для «клиентов», как шутливо называли выходцев из лагеря.

Сейчас Елена с Анной подшивали белое подвенечное платье, а Ольга и Тамара распаривали и разглаживали какие-то старые пиджаки и брюки, принесенные не ко времени, чтобы затем аккуратно сложить их в стопку и убрать подальше с глаз: от обысков никто не был застрахован, а ответить на вопрос, зачем двум молодым хозяйкам мужские носильные вещи, — было не просто.