Хемингуэй - Максим Чертанов

— Дрянь ты этакая!»

Курт Воннегут сказал по этому поводу, что «чувство братства, то есть любовь, связующая мужчин в минуту опасности или просто в условиях длительной близости друг к другу — это и есть высшая награда, уготованная многим героям Хемингуэя». Доказать, что Хемингуэй был бисексуален, никому до сих пор не удалось, но бесспорно одно: если писатель обращался неоднократно к какой-либо теме, следовательно, она его хотя бы в некоторой степени занимала. Предложим версию — не «психиатрическую», а житейскую: восемнадцатилетний мальчишка необыкновенной красоты уходит из дома в мир, где полно всяких людей; к нему проявляют интерес, в котором он не «виноват», как не «виноваты» женщина, подвергшаяся нападению, или артист, преследуемый маньяком, но он по глупости счел себя виновным: раз ко мне пристают, значит, что-то во мне неправильное…

Первого июля молодожены уехали в Памплону на фиесту, посетили также Сан-Себастьян и Валенсию, завершили каникулы в Андае и вернулись домой 3 сентября. Вскоре Полина забеременела, а ее муж начал вынашивать новый роман, «Сраженный рыцарь» (A New Slain Knight); Перкинсу он сообщил, что это будет нечто вроде современного «Тома Джонса»[28], что он экспериментирует, пытаясь писать в третьем лице. Замысел, над которым он работал до января 1928 года, не был реализован. Два фрагмента из него, «Путешествие поездом» и «Проводник», по воле наследников опубликованы в 1987-м в «Полном собрании рассказов»: подросток Джимми с отцом уезжает из Мичигана, сталкивается в поезде с беглым революционером, грабителем банков, но не выдает его охране.

Четырнадцатого октября у Скрибнера вышли «Мужчины без женщин», тиражом 7650 экземпляров, с посвящением Эвану Шипмену. У публики книга имела успех, за три месяца продали два тиража, всего 15 тысяч экземпляров. Но рецензенты встретили ее сухо, упрекали в вульгарности и «чернухе». Вирджиния Вулф назвала рассказы «искренними» и «мастеровитыми», но отметила, что они «слишком искусственно собраны вместе, сухи и бесплодны» и что автор воспевает «самодовольную мужественность». (Трудно понять, где в сборнике можно углядеть самодовольную мужественность — разве что в названии.) Критик Уилсон Додд заявил, что персонажи Хемингуэя — «очень вульгарные люди: тореадоры, хулиганы, бандиты, профессиональные солдаты, проститутки, алкоголики и наркоманы», Джозеф Крутч сказал, что предмет хемингуэевской прозы низведен до «мерзких ничтожных происшествий». На защиту встал Уилсон: да, Хемингуэй изобразил мир темноты и страдания, но в его историях «всегда есть место смелости, жалости, благородству». Критики попросту проигнорировали такие тонкие и нежные рассказы, как «Канарейка» и «Белые слоны», и вообще автор — «не моралист, конструирующий мелодрамы, а художник, изображающий сложность жизни».

Фицджеральд поздравлял с успехом: «Книга прекрасна. Несмотря на географические и эмоциональные различия, это целостная вещь, как сборники Конрада. Зельда прочла с восхищением, ей понравилось больше, чем всё, что ты писал. Ее любимое — „Белые слоны“, мое было „Убийцы“, а теперь — „На сон грядущий“. „Индейцы“ — единственное, что оставило меня холодным, и я рад, что ты не стал включать „Мичиган“. (Перкинс до выхода сборника советовался с Фицджеральдом о публикации „У нас в Мичигане“, тот ответил, что, если вещь „смягчить“, она будет пригодна для печатания, но Хемингуэй „смягчать“ отказался. — М. Ч.) Мне нравится твое название — все эти грустные мужчины без женщин, — и я чувствую, что мое влияние начинает сказываться. Мануэль Гарсия — это вылитый Гэтсби». Далее Фицджеральд советовал другу отправлять рассказы в «Пост» и хвалился, что ему там платят за рассказ 3500 долларов. Касательно своего влияния Фицджеральд иронизировал — но Хемингуэй не всегда понимал иронию, обращенную в его адрес, и мог оскорбиться. Он написал злой фрагмент (оставшийся в черновиках) о том, как Фицджеральд «держал трех негров в ливреях и с опахалами, которые день и ночь отвечали за него на письма читателей, а потом белый надзиратель отбирал из писем лучшие и зачитывал их Фицджеральду».

Хедли вернулась в Париж, встретились, она сообщила, что нашла другого мужчину. Неизвестно, как отреагировал бывший муж, но скандала не было. В ноябре Эрнест и Полина съездили в Берлин на велогонки, потом в Гстаад с Бамби и Вирджинией Пфейфер. По свидетельству Вирджинии, Эрнест был все время не в духе, простудившись, заявил, что у него пневмония и скоро он умрет: мелкие неприятности переживал, как его мать, все преувеличивая. Но он таки притягивал неприятности: однажды встал ночью посадить Бамби на горшок — ребенок нечаянно ткнул его пальцем в здоровый глаз, повредив зрачок. Смертельно боялся слепоты, впал в депрессию, вдобавок заболел зуб — смерть уже стояла на пороге.

Фицджеральд Хемингуэю в начале декабря 1927 года: «Пожалуйста, напиши мне подробно о твоих приключениях — я слышал, что тебя видели проезжавшим через Португалию на подержанном авто и собирающим материал об игроках в шары (старинная французская игра. — М. Ч.), что ты был рекламным агентом Линдберга (знаменитого авиатора. — М. Ч.), что ты закончил роман в сто тысяч слов, полностью состоящий из слова „яйца“ в разных сочетаниях; что ты принял испанское гражданство, одеваешься в кожаный костюм на молниях, и что ты ведешь незаконную торговлю настоем шпанской мушки (считалось, что это афродизиак. — М. Ч.) от Сан-Себастьяна до Биаррица, где твои агенты разбрызгивают его на пол в казино. Надеюсь, что меня дезинформировали, но — увы! — это слишком похоже на правду…» Хемингуэй ответил в том же залихватском тоне: «Рад слышать тебя, старый педик», сообщал, что «завязал с писательством и шпанской мушкой ради сводничества», что Бамби «по договору с Херстом пишет сериал о лесбиянках, раненных на войне» и что сам он не носит кожаной одежды, а также «не употребляет туалетной бумаги, точек с запятой и крема для обуви», дабы люди не решили, что «старый Хем заделался педиком». К сожалению, этот тон теперь будет преобладать в их переписке. Но иногда они все же будут говорить друг другу человеческие слова.

В Швейцарии молодожены оставались до 12 февраля, потом Париж, 6 марта — новая дурацкая травма: закрывал окно в ванной, рама отвалилась, разбив лоб над правым глазом, тем самым, на который недавно покушался Бамби. (В 1956 году Джед Кили, бывший редактор журнала «Бульвардье», выдававший себя за друга Хемингуэя, писал, причем совсем не в шутку, что раму подпилил Фицджеральд с целью убийства.) В больнице наложили швы — шрам остался навсегда. Дос Пассос впоследствии говорил, что «не знал другого атлетически сложенного крепкого мужчину, который бы столько времени проводил на больничной койке, как Эрнест Хемингуэй». Джеффри Мейерс составил подробнейший реестр больших и мелких происшествий, случавшихся с Эрнестом, и пришел к выводу, что опасность его здоровью угрожала как минимум раз в год.

С депрессией Хемингуэй справился, начав писать «Прощай, оружие!». Три года назад он сказал Фицджеральду, что война — лучшая тема для писателя (другие хорошие темы — любовь, деньги, алчность и убийство), но сам он не получил от войны достаточно материала для работы, ибо был молод. Теперь он стал достаточно взрослым. Текст сперва был безымянный и задумывался как рассказ о ранении, госпитале, любви к медсестре и принятии католичества. Работу вскоре пришлось прервать — Полина хотела рожать на родине, планировали, как и с Хедли, задержаться там на пару лет, но не в дыре вроде Оук-Парка или Пиготта, отчего дома Полины, а в более приятном месте. Дос Пассос, «рыба-лоцман», указал такое место — Ки-Уэст, самая южная точка США, город на одноименном острове в 150 километрах от Кубы, соединенный с сушей мостом, ближайший крупный американский город — Майами, откуда теперь можно попасть в Ки-Уэст самолетом, а тогда только на автомобиле или по морю. Дос Пассос нашел остров идеальным для курортного проживания: тропический климат, красивая природа, романтическая история — в XIX веке остров был пристанищем контрабандистов, мало туристов, тихо, свободная атмосфера: «никаких табу, каждый может говорить что вздумается». Хемингуэя особенно привлекло то, что Ки-Уэст был как бы маленькой Испанией в Америке: население острова тогда состояло преимущественно из кубинцев и испанцев, работавших на местных табачных фабриках или занимавшихся рыбной ловлей. 17 марта отплыли в Гавану, откуда тогда было проще всего попасть в Ки-Уэст, намереваясь провести на острове полтора месяца, а потом ехать к Пфейферам.