Особенности магического обучения - Виктория Задорская

— Кажется, это было вчера, — сказал Михаил, положив руку мне на плечо.

— Восемнадцать лет назад, — тепло сказала я, глядя на восток. — Ты всегда подходишь совсем неслышно. Как тебе только удается?

— Это не я неслышно подхожу. Это ты не слышишь ничего, кроме своих мыслей, моя дорогая, — ответил отец.

— Наверное, так и есть, — сказала я, вдыхая терпкий, уже почти осенний воздух. — Есть странное предчувствие сегодня.

— Это потому, что тебе грустно покидать родной дом. Но рано или поздно, это должно было случиться, дочка. Ты теперь совсем взрослая, свободная птица.

— Как же вы будете без меня? — спросила я, прижимаясь к самому родному человеку в мире.

— Будем как-то. Не такие мы уж и старые. И мир теперь совсем другой: будем звонить друг другу. Не грусти, дорогая, сегодня особый день для всех нас. Я хочу видеть твою улыбку, — сказал папа и ласково погладил меня по голове.

— Не буду, папочка. Не буду, — ответила я и, взглянув на пейзаж, вернулась в комнату готовиться к празднику.

Одежда была подобрана уже давно. Элегантное платье насыщенного морского оттенка висело на вешалке и только ждало, чтобы его одели. Серьги и цепочка тоже лежали на виду. Все было идеально, но праздничное настроение упорно не желало приходить. Хотелось вообще не выходить из комнаты. Хотелось вернуться в прошлое и остаться там навсегда.

Изменения. Как я их не любила! И еще не упакованные чемоданы, упорно стояли посреди комнаты, явно намекая на это качество моего характера.

Новый город, новые знакомства, совсем другой темп жизни — все это слишком меня смущало. К тому же, в дни своего «нахождения», я думала о тех людях, которые меня когда-то бросили.

Когда-то мои настоящие мама и папа провели со мной долгий и очень сложный разговор о том, что я должна с пониманием отнестись к выбору своих биологических родителей. Потому что жизнь сейчас довольно суровая и вполне возможно, что те люди не имели другого выбора. Зато они подарили мне шанс прожить жизнь в любви и достатке. Поэтому стоит их простить и не обвинять.

Так я и сделала. Не злилась на них, не ненавидела. Мне просто было интересно, кто они и как выглядят? Что же на самом деле случилось, что они были вынуждены меня бросить? Хотелось знать, как их зовут и слишком ли я на них похожа.

Но хоть, сердце мечтательно желало ответов на все эти вопросы, а разум знал, что мне их никогда не получить. Вот с такими нелегкими мыслями, я медленно готовилась к праздничному обеду. Гостей предполагалось немного. Только мама, папа и Ярик с Соней.

Ярик. Высокий золотоволосый ангел. При мысли о парне сразу почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Ведь он такой красивый, умный, загадочный — просто мечта каждой девушки. От его романтического образа в моей голове сразу стало веселее и праздничнее.

Забросив свои переживания в самый отдаленный уголок души, я с новыми силами начала колдовать над своим образом. А уже через час именинница была готова принимать поздравления и подарки.

— Какая ты красивая, — сказала мама, когда я спустилась в гостиную.

Ее волосы были убраны в пучок, а на фартуке виднелись следы от муки и, кажется, шоколада. В уголках ее бездонных карих глаз начала собираться коварная влага, поэтому я крепко обняла ее и сказала:

— Будешь плакать — торт получится соленым.

— Я не плачу. Просто не верю, что ты такая взрослая, — сказала Алоиза, с нежностью разглядывая мой наряд.

— И совсем еще не взрослая, — сказала ей и скорчила смешную рожицу, имитируя вид обезьяны. — Уа-уа-ууу, разве взрослые так себя ведут?

— Они ведут себя еще хуже, — сказал папа и, как и я, начал прыгать по комнате, как настоящая макака.

Вот этого мне, пожалуй, будет не хватать больше всего: нашего валяния дурака с папой. Мы еще несколько минут вдвоем попрыгали комнатой, наслаждаясь смехом Алоизы…

— Да будет вам, — сказала мама, наблюдая за семейными развлечениями Михаила и Златы Октябрь. — Я пойду на кухню, посмотрю что там пирог.

И как только она вышла из гостиной, сразу зазвенел дверной звонок.

— Кажется, у нас гости, — взволнованно сказал папа и устало сел на диван. — Иди, их встреть, дорогая моя. А я отдохну минуту.

— Хорошо, папа, — ответила я и, быстро поправив платье и прическу, побежала открывать входную дверь.

* * *

Вот оно — мгновение, которое останется в моей памяти навсегда. Ласковый полумрак коридора и пушистый ковер под ногами. Воздух, что вдруг нагрелся и стал густым как кисель. Мои румяные щеки и прядь, что небрежно падает на лоб. Горячий блеск в глазах и счастливое неведения того, что случится дальше.

Рука медленно тянется к дверной ручке, смакуя каждую секунду, прежде чем произойдет что-то радостное и особенное. И только где-то глубоко в сердце что-то тихонько пискнет. Это — предчувствие катастрофы.

Течение времени изменить нельзя. Я все же открою дверь. И широкая улыбка медленно сползет с моего лица, изменив ее на неприятное удивление.

* * *

На пороге стояли Соня и Ярик, одетые в черные наряды восемнадцатого века. Их улыбки не имели ничего общего с любовью, а в глазах не осталось ни намека на былую доброту и искренность.

— Привет, — первой сказала я, не понимая, почему это они вот так странно вырядились.

— Помнишь, я говорила о сюрпризе? — сказала Соня, хищно глядя мне прямо в глаза.

— Помню, — заикаясь, ответила я.

— Да вот он, сюрпри-и-из, — оскалилась она, и я почувствовала, как моё тело поднимается в воздух и со всей силы врезается о противоположную стену.

Не знаю сколько прошло времени. Но сквозь тьму и пронзительный шум в голове я четко слышала, как кто-то плачет и кто-то на кого-то кричит. Когда картинка стала более четкой, то поняла, что на самом деле никто не плакал.

На самом деле посреди комнаты лежал отец. Он обхватил голову руками и, стиснув зубы, старался не кричать. Над ним нависли Ярик и Соня как ястребы над несчастной жертвой.

По комнате были разбросаны кусочки праздничного торта и разбитая мебель. Взглянув направо, я заметила, что в углу, обхватив голову руками, сидела моя мама. Она была неподвижной, не выдавала никаких звуков.

Я не видела ее лицо и не могла различить очертания одежды, но руки… Руки были такие родные: короткие подстриженные ногти, под которыми всегда была грязь, а на них — немного неуклюже нарисованные ромашки. Пальцы длинные и стройные, а кожа сморщенная, как перезрелое яблочко. Эти руки я так сильно любила, так часто к ним прижималась…

«Только бы она была жива», — быстро промелькнула мысль, от которой мгновенно оледенела кровь в жилах. Ведь не было в моей жизни большего страха, чем страх потери своих родных. И теперь именно это происходило на моих глазах.