Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин

он свалился с тумбочки. Слава богу, Лешка подоспел вовремя. Тут же схватил Костю за ноги, водрузил обратно…

Лешка Ворончихин перепугался больше, чем сам смертник. Он сидел на кровати рядом с Костей, — бледный, с водянистыми глазами, громко дышал ртом, слышал, как в висках тарабанит сердце. Наконец Лешка поднял срезанную петлю с полу, швырнул ее в открытое окно, как гадючину. Посмотрел на тополиную ветвь — Феликс пропал, поблизости не видать.

— На Востоке, в Китае, если человек хочет уйти из жизни, ему не мешают, — заговорил Костя тихим бескрасочным тоном. — Тот, кто его спасает, будет потом всю жизнь отвечать за него. Зачем ты меня, Лешка, остановил?

— Мы не в Китае! Разве ты меня не остановишь?

— Да… Верно… Я глупо спросил, — покаянно ответил Костя.

— Из-за портрета Ленина, что ли? Из-за Кирюхи?

Костя пожал плечами:

— Наверное, нет.

— Может, из-за отца? Из-за смерти матери?

— Не только, — тихо вздохнул Костя. — Перелом какой-то пришел… — Он помолчал. — Мне нужно было Бога повидать. Он должен меня выслушать… Почему всё так на земле? Наверное, он забыл про нас… А потом еще страшный суд? Скажи котенку, чтобы не лез к чашке с молоком. Он все равно полезет. Так что, теперь судить его? — Он говорил тихо, проникновенно, с искренней жаждой уразумения — и своего, и чужого. — Все люди грешны… Но не повинны. В чем же они повинны, ежели волос с головы не падет без воли Божьей? Мне Христа хотелось увидеть. Разве он спас человечество, если нет праведности на земле?.. Я бы, Лешка, даже Бога в себе убил. От Христа бы отрекся, если бы понял, что в них любви нет. Такой любви, которой меня мама любила… Зачем они? И Бог, и Христос, если они судить взялись? Людям-то их любовь нужна, а не суд.

— Э-э, Костя. Куда тебя понесло, — озаботился Лешка. — В общем, нового ничего нет. Ты только одно, одно-единственное себе заруби… Рай, ад, ангелы, черти, Бог — это, Костя, все для живых. Только для живых! Чтобы с Богом встречаться, надо здесь жить. На земле, не в могиле.

— Почему так? — удивился Костя.

— Не знаю, — мягко сознался Лешка, чтобы не затевать спор. — Мешок-то на голову зачем надел?

— Страшно было. Чтоб не видеть ничего… — сказал Костя. — Мне почему-то все время врач из психбольницы вспоминается. От него жена ушла. Он такой несчастный стоял.

— Тоже хотел повеситься?

— Нет. Он хотел уехать отсюда. Говорит, что страна у нас большая.

— Правильно говорит, — поддержал Лешка. — Квасу пойду принесу. У меня пепси-кола есть. Но с нее еще больше пить хочется.

Они вдвоем попили из ковша холодного хлебного квасу.

— Как там, на Востоке? Ответственность за спасенного? Я готов взять за тебя ответственность. Только ты больше веревкой не балуйся. А для школы я тебе справку от врача сделаю, — сказал Лешка. — Яков Соломонович сварганит. Он мужик свой. С дедом в тюрьме сидел.

— Не надо ничего варганить. В школу я больше не пойду, — равнодушно сказал Костя. Запечалился: — Феликса жалко. Он для свободы не приспособленный. Куда он улетел? Пойдем поищем.

Утратив опеку хозяина, ученый ворон в дом Сенниковых более не возвращался. Много людей рассказывали, что видели говорящего ворона то там, то тут; будто бы он кружил над пивной «Мутный глаз»; будто бы дежурил на дереве у психиатрической лечебницы, куда заточили хозяина; будто бы видели, как на песчаном берегу Вятки он в одиночку расправился с целой стаей грачей, поклевал в отчаянии каждого.

Имелась и экстравагантная легенда о Феликсе.

Прослышав, якобы, об уникальной птице, в Вятск приехал из московского цирка птичий дрессировщик. Повсюду разыскивал Феликса, ополчил для его поимки цыган, птицеловов, местную ребятню. Ушлые цыгане подсунули столичной знаменитости другого ворона, тоже говорящего, — но разве кто-то мог сравниться с Феликсом! Дрессировщик разгадал подлог и вновь пустился в поиски заветной птицы, разместил объявление в местной газете. Наконец списанный гвардейский старшина, в потертом кителе и гражданских брюках, с палочкой, прихрамывая, прибрел в гостиницу к дрессировщику с клеткой и Феликсом. «Это я в свое время продал птицу Полковнику. Феликс жил у меня в каптерке, поэтому и учен по-военному…» — сказал старшина. Все, кто хоть однажды видел Феликса, утверждали: «Это он!!! Тот самый говорящий ворон, который жил у сумасшедшего Полковника!». Где и как хромоногий старшина выловил птицу — осталось в секрете. Главное — с ним щедро расплатились за Феликса. С той выручки старшина сильно запил и скоро умер от цирроза печени.

Московский дрессировщик готовил с Феликсом аттракцион. Но ворон не хотел потешать публику. На все потуги владельца он лишь презрительно каркал, да иногда столь же презрительно бросал слово: «Дуррак!», которое никогда не произносил «во времена Полковника»… Дрессировщик так и не поставил разрекламированный аттракцион и однажды погиб прямо на арене, на него нечаянно обвалилась из-под купола трапеция. Феликс перешел в руки сына дрессировщика, вздорного мальчишки, который тыкал в ворона сквозь решетку клетки палкой и требовал говорить. Феликс сдержал пытку — ни звука на требования отрока. Однажды, воспользовавшись ротозейством мальчишки, ворон вылетел из клетки и что было сил клюнул его в темя, так что тот потерял сознание и рухнул на пол с сотрясением мозга. Феликс вырвался на волю в открытую фрамугу.

В ту пору в Москве развелось немало воронья. Черное крылатое племя даже облюбовало пространство Кремля, и вороний грай стоял над колокольней Ивана Великого. Феликс тоже поселился в Кремле. Он обитал поблизости от резиденции Леонида Ильича Брежнева. Случалось, генсек смотрел в окно и встречал там на ветке большую черную птицу.

За Феликсом охотилась обслуга Кремля. Но ворона как заговоренного не брала даже крупная дробь. Однажды на него напустили тренированного сокола, но в схватке с соколом Феликс вышел победителем, разорвав клювом и когтями маститого соперника.

Однажды, когда в Кремле на секретном совещании нескольких членов Политбюро решался вопрос о вводе советских войск в Афганистан, Леонид Ильич подошел к окну, створка была приоткрыта — стоял теплый декабрьский день 1979 года — и задумчиво, но вполне членораздельно и громко произнес:

— Интернациональная помощь помощью. Но это все же, товарищи, война!

И тут он увидел черного ворона на дереве напротив. Ворон встрепенулся, окострыжился и раскатисто закаркал:

— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

Решение по вводу советских войск в Афганистан было положительным.

Эта легенда о мистическом начале афганской кампании, однако, скрывала конечную судьбу говорящего ворона, а также участь его хозяина, Полковника из провинциального Вятска.

XXIII

Зарок Кости Сенникова оказался не легкомысленным. Его нога в школу больше