Танцуя с Девственницами - Стивен Бут

Как и многое в Эдендейле, местное кладбище располагалось на склоне холма. Перебравшись за кладбищенскую ограду, буковые деревья сбегали вниз по Миллбэнк, окружая новые постройки на Медоу-роуд, где белые одноэтажные домики сбились в кучку за муниципальным складом. Под буками среди листьев и сухих веток в поисках пищи сновала проворная белочка.

Могила сержанта Джо Купера находилась в новой части кладбища, которую открыли четыре или пять лет назад, когда старая оказалась заполненной до отказа. На новом кладбище не было могильных холмиков – только ряды надгробных плит, между которыми росла сочная стриженая трава. Неаккуратность мертвецам больше не позволялась. Эти плиты никогда не расшатаются, не перевернутся и не покроются с течением времени мхом. Могилы располагались в правильном, чуть ли не в военном порядке – идеальный вид городской цивилизации. Теперь сержант Купер выглядел гораздо опрятнее, чем в момент своей смерти, когда его кровь пролилась на каменную брусчатку в Клаппергейте, оставив там пятна, которые муниципальным рабочим пришлось отмывать несколько недель. Его убийство бросило тень на репутацию города. Неудивительно, что его убрали оттуда подальше.

Изредка перед надгробием появлялась банка из-под варенья, полная подснежников или петуний. Куперы так и не узнали, кто приносил цветы.

Братья ни словом не обмолвились друг с другом, пока ехали на кладбище. Когда машина наконец остановилась и они вышли на воздух, Бену было уже не по себе от этого молчания.

– Вчера мы опять ходили к Уоррену Личу, – сказал он, направляясь вместе с братом по дорожке к могиле отца. – Просто я подумал, может, ты что узнал…

Мэтт не ответил и только прибавил шагу. Его плечи слегка напряглись.

– Мэтт, должны же быть люди, которые его знают.

– Должны.

Мэтт обронил это так небрежно, что Бен решил на него не давить. Когда они добрались до нужного места, молчание стало еще более глубоким. В каждый их визит ряд могил становился чуть длиннее, словно их отец в буквальном смысле отступал назад в прошлое.

Бен и Мэтт положили цветы на могилу и уселись на скамейку под кустами боярышника, откуда хорошо было видно надгробие. Листья с кладбищенской травы постоянно сгребали, и ее ярко-зеленый блеск выглядел неестественно на фоне коричнево-оранжевых склонов и серых каменных зданий, прилепившихся друг над дружкой в предместьях города.

Некоторое время братья рассматривали маленькие холодные бесформенные облачка, при дыхании вылетавшие изо рта и тут же таявшие в воздухе.

– Два года, и они не пролетели как один день, – произнес Мэтт.

Его слова прозвучали избито, но Бен не сомневался в их искренности.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал он.

– Все еще жду, что он появится. Выйдет из-за угла и скажет, чтобы я перестал бездельничать. Такое ощущение, словно он просто работает в ночь. Помнишь, иногда мы не видели его по нескольку дней, а потом он, уставший, появлялся снова? Он всегда говорил, что просто невыносимо, когда приходится часто сменяться.

– Ему уже тогда нелегко давались ночные смены.

– Но он не отказывался от них. Всегда работал на пределе.

В Стаффордшире недавно создали новый Национальный полицейский мемориал, с памятной аллеей деревьев, известной под названием «Дозор», и ежедневной демонстрацией ролика, рассказывавшего о полицейских, которые погибли при исполнении служебного долга. Проект рассчитывали завершить в течение нескольких лет, и Бен Купер предлагал свою помощь.

Здесь, на кладбище, имя сержанта Джо Купера было выгравировано на каменной плите. Со временем его сотрут дожди, приходящие из долины Эден, и поверхность камня раскрошится под действием февральских туманов. Но сейчас, спустя всего два года после смерти, буквы еще были четкими и ясными, с резко выбитыми, холодными аккуратными углами. Жизнь может быть недолгой и полупрозрачной, словно нацарапанной на песке. Алфавит смерти гораздо жестче.

Бен прекрасно помнил имена юнцов, убивших его отца. Эти имена часто попадались при наведении различных справок или в судебных делах, о которых он читал в «Эден уэлли таймс». Двое убийц все еще отбывали десятилетний срок за непредумышленное убийство, но карьеру тех, кто остался на свободе, несложно было предсказать: вскоре они тоже узнают вкус тюрьмы. Эта мысль не радовала Купера. Такой исход не решал ничего.

Как всегда в подобных ситуациях, он чувствовал, что от воспоминаний его мозг пенится, как перебродившее вино в откупоренной бутылке; где-то в глубине души память об отце хранилась, залитая уксусом: высокий, сильный, широкоплечий мужчина с огромными ручищами, раскрасневшись, весело кидает вилами снопы сена. Иногда отец бывал хмурым и злым – жутковатая фигура в темной униформе, которая открывала рот только для того, чтобы призвать громы небесные на головы своих сыновей. Но в памяти Бена также остался образ отца, когда он мертвый лежал в луже крови на мостовой Клаппергейта. На самом деле Бен не видел этого, но в сознании все равно сложился образ, словно вбитый в дерево гвоздь, – он зарос со всех сторон, но все еще здесь, острый и твердый, и раскалывает на части плоть, слишком тесно его обступившую.

Но Бену пришлось остановить разбег своих мыслей: не по вкусу ему были эти воспоминания, с такой сильной болью он не мог справиться.

– Отец всегда ждал от тебя подвигов, – заметил Мэтт.

– Он не просто ждал – он их требовал.

– Пожалуй, ты прав. Но он очень гордился тобой. И ты всегда оправдывал его ожидания.

Бен взглянул на брата.

– Мэтт, для меня это было жуткое время. Он гонял меня, как маньяк. Все, что я делал, было недостаточно хорошо для него, – я мог бы быть лучше, работать прилежней. С тобой все было иначе – тебя он любил.

– Чепуха.

– Тебе никогда не доставалось так, как мне. Ты жил спокойно и делал, что хотел.

– Вот именно, – сказал Мэтт.

– Что ты имеешь в виду?

– Бен, это значит, что он занимался только тобой. Ты его волновал больше всего на свете.

– Не замечал.

– Зато замечали все остальные. Во всяком случае, я-то уж точно. До меня ему не было дела. Как упорно я работаю, каких успехов я достиг, какое дело я выбрал. Это ничего для него не значило. Он просто говорил «прекрасно» и отворачивался, чтобы расспросить, как ты учишься, все ли в порядке у тебя в полиции и что ты чувствуешь по этому поводу. Любая самая незначительная подробность, касавшаяся тебя, была для него важна. А я… я всегда был предоставлен самому себе. Не стань меня, он бы и не заметил.

Бен подумал, как они с братом не похожи друг на друга, за исключением, наверное, глаз и носа, как у отца. Их мать была голубоглазой блондинкой, а оба сына вышли кареглазыми и темноволосыми. Но Бен был невысок, а Мэтт унаследовал от отца высокий рост, широкие плечи, огромные руки и переменчивый характер.

– Мэтт, но ведь именно ты похож на него. Все так говорят. Люди всегда говорили, что я пошел в маму. Но папа и я, мы были как мел и мыло. Он приходил в ярость всякий раз, когда заставал меня за книгой. А когда я увлекся музыкой и записался в хор, он чуть не выгнал меня из дому. Господи, я едва доставал ему до плеча! В его глазах я был пигмеем.