Муравечество - Чарли Кауфман
Шрифт:
Интервал:
Я тоже иду на север. Но север уже не так хорош, когда туда иду я.
Где-то через пятнадцать минут она заходит в многоквартирный дом. Я считаю до пятидесяти четырех, затем читаю имена на домофоне. Три фамилии с инициалом «Ц». Я исключаю О’Нила и Пенни, останавливаюсь на Янь. Цай Янь. Или, наверное, Янь Цай. Я кое-что знаю о китайской культуре, в том числе то, что сначала у них идет фамилия.
Вернувшись домой, ищу значения имени «Янь». Их много, но я отбираю лучшие и решаю, что это — судьба.
Строгий.
Серьезный.
Непреклонный.
Невероятно жестокий.
Узкий.
Я ищу Цай Янь в фейсбуке и нахожу целую кучу мужчин и женщин, но не ее. Неужели, переживаю я, она, возможно, Цай О’Нил или Цай Пенни? Проверяю и их. И здесь ничего. Она загадка. Затем мне приходит в голову, что если она выдумала все, что сказала у Барассини, то, может быть, и насчет имени тоже соврала. Мысль об этом отправляет меня в штопор бессонной ночи, пока я безопасно пристегнут к спальному креслу. В два часа я высвобождаю руку, чтобы залезть на привычные сайты: «Зашибись», «Библиопарад», «Обезьянье мясо», «Скут», «Кактамего», «Нимбус», «Гелиотропное лето», «Войны конкурсов красоты», «Нога Ринальдо». Наконец заглядываю в блог Грейс; похоже, ее новый пост обо мне:
Ненавижу мужчин. Ненавижу мужчин. Ненавижу своего отца. Что они (он, тон!!! Господи боже!) дали миру? Вот что: войну, жестокость, изнасилования, угнетения, убийства, алчность. Хоть что-то хорошее и приличное в этом мире произошло от этой аберрантной хромосомы? И чертова трагедия в том, что эти чудовища привлекают меня физически. Рильке (еще один мужик! Почему не Лу Андреас-Саломе??) однажды предположил, будто чудовища — это замаскированные принцессы, которые ждут, что мы поймем их и тем самым освободим. Что ж, не пойти бы Рильке на хер, указывает он тут женщинам (как и все мужчины), что это их работа — понимать мужчин, утешать их. Я увольняюсь. Больше это не моя работа. Сдаю пропуск компании. Теперь моя новая работа — раз из-за жестокого обращения отца я лишилась уверенности для стремления к удовлетворительной и должным образом вознаграждающей деятельности — говорить правду патриархату. Свою правду. Слышишь, Pater familias? Ты бы растил меня иначе, если бы я была мальчиком? Ни секунды в этом не сомневаюсь. По-твоему, у женщин для мужчин нет никакой ценности, не считая физической привлекательности? А мы с тобой когда-нибудь обменивались идеями? У нас хоть раз был разговор, когда ты не подчинял меня своим менсплейнингом? Полный Sororium Obsequious[65]! Может, тебе стоит почитать Ребекку Солнит, хотя ты ни хрена не сможешь раскрыться для сдвига парадигмы, который призывает тебя к ответу, который исходит от женщины, который разоблачает твои привилегии, цис-гет-бел-стар-муж. У тебя уже были все возможности. И теперь самое время сесть и послушать — или уйти. Ты больше нерелевантен.
Я захожу в комменты и набираю ответ:
Думаешь, у меня были все возможности? Тогда почему вся моя карьера — это бесконечные борьба и унижения? Подпись — Аноним.
Она отвечает:
Быть белым мужчиной и при этом так часто и так феерически лажать — это невероятный талант. Хорошо известно, что посредственные белые мужчины, даже несмотря на неудачи, двигаются по карьерной лестнице вверх, а талантливые женщины, цветные, ЛГБТКИАПП и люди с особенностями развития (цветное подмножество) вынуждены отчаянно сражаться, чтобы заслужить место под солнцем. В итоге миром правят и портят его худшие из белых мужчин. И что ценного они привнесли?
Я отвечаю:
Физику. Подпись — Аноним.
Она отвечает:
Во-первых, заткнись. Во-вторых, нет. Индус Кананда первым описал атомизм еще в шестом веке до нашей эры. Ибн аль-Хайсам из Басры открыл оптику в десятом веке. Насир ад-Дин Туси в тринадцатом веке создал точные таблицы движения планет. В-третьих, Эйнштейн создал ядерное оружие, которое скоро уничтожит мир. Вот тебе и белые физики.
Я: Нет, не создавал. И Эйнштейн был евреем. Подпись — Аноним.
Она: Евреи белые.
Я: Скажи это арийцам. Подпись — Аноним.
Она: Арийцы — это индоиранцы.
Я: Ничего подобного… Даже в «Википедии» сказано, что арийцы… ой. Подпись — Аноним.
Она: Ха!
Этот бой остался за Грейс.
В 5:00 я снова напротив дома Цай (каким бы ни было на самом деле ее несомненно прекрасное имя [в Китае — фамилия]!), после того как всю ночь провел пристегнутым к креслу для сна, но при этом, не сомкнув глаз, читал статьи об индоиранской миграции для будущих прений с Грейс. Через дорогу от дома Цай (?) круглосуточная прачечная — подарок судьбы, если только она не решит отнести туда грязное белье, пока я там прячусь. Внутри никого, и первые пять клиентов появляются только в шесть утра — один за другим: домохозяйка, повар, автомеханик, яхтсмен и барристер. В 6:30 Цай (?) выходит из дома с сумкой через плечо и шагает на север. Может ли быть так, что она всегда идет только на север? Я думаю об этом, затем отбрасываю предположение как нелогичное. Поскольку уже светло, прежде чем пойти следом, я считаю до семидесяти четырех. Считаю, впрочем, очень быстро, потому что боюсь потерять ее из виду. Замечаю как раз в момент, когда она сворачивает налево. Запад. Ну конечно: север и запад. Я тороплюсь к перекрестку, но она исчезла. В этом квартале есть начальная школа! Возможно, она не врала, когда врала, что работает учительницей начальных классов, а врала, что врала, что врала. Я захожу в школу и иду к стойке регистратуры.
— У меня посылка для Цай Янь, — говорю я.
— Для Янь Цай?
— Как скажете.
— Можете оставить здесь, я передам.
Этот момент я не продумал. Хочу развернуться и убежать. Вместо этого открываю дипломат в надежде найти там что-нибудь подходящее. Яблоко, которое я украл из вазы для фруктов в приемной у Барассини, и копия моей монографии о прогрессе саунд-дизайна в связи с сионизмом 20-х, озаглавленной «Слушай, Израиль». Я собирался передать монографию своему другу Элкину (ранее Окки), потому что он говорил, что, возможно, получится показать ее редактору еврейского киножурнала «Синемазаль-тоф», где он сегодня ремонтирует смеситель. Шмендрику Акерману придется подождать. Я отдаю монографию секретарю.
Она берет ее, читает название, качает головой (нацистка!) и бросает в ящик с надписью «Входящие». Я вспоминаю раненых солдат из сериала M*A*S*H — который, кстати говоря, был жалким подражанием одноименному фильму Боберта Олтмена — и тороплюсь к выходу.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!