Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский

принесете – так и поднимем ящики.

Веревку и мешок принесли. И тут уже начали серебро вытаскивать как следует. Пока пара мужиков, нырнув, привязывала ящик, Руди и еще один мужик, нырнув, собирали в мешок рассыпанные бруски. Как в мешке было достаточно серебра, так они дергали за веревку: тяни.

Время еще и к полудню не подступило, а лодка первый раз к берегу поплыла. И уставшие от ныряний мужики стали разгружать тяжеленные ящики, шесть штук, да небрежно выбрасывать на прибрежный песок десятки слитков серебра. Волков поднял один из слитков. Края ровные, отлили хорошо. Никаких сомнений – чистейшее серебро, еще и с клеймом одного из князей Экссонии.

– Вот так день выдался, – повторил он негромко. – И перевязь генеральская, и серебра горы. – Он повернулся к мужикам: – Ну, выгрузили – плывите остальное доставайте.

– Господин, пообедать бы, – сказал один из мужиков.

– До обеда еще время есть, – ответил ему генерал. – Плывите и доставайте серебро, обед для вас будет с пивом и из офицерской кухни. И награжу всех. Но отдыхать будете потом, как все выловим.

Когда после обеда приехал Максимилиан и в телеге привез два сундука и хорошие купеческие весы, то на берегу уже была большая куча рассыпного серебра и стояло восемь ящиков. Волков подошел к телеге и, взглянув в нее, сказал:

– Весы привезли хорошие, а вот сундуки малы будут.

– Господи! Сколько же здесь серебра! – воскликнул знаменосец.

– Мужики прикинули, что в каждом ящике пуда два, не меньше, а россыпью… – Волков прикинул на глаз, но потом покачал головой, – даже не знаю, сейчас взвешивать будем.

Ближе к вечеру ныряльщики, не дожидаясь разрешения генерала, велели хозяину лодки плыть к берегу. Волков уже хотел спросить, чего это они бросили работу, но Руди Кольдер опередил его, прокричав с лодки:

– Солнце уже низко, господин. Не видно ничего в воде. Темень там.

Кавалер после этого ничего говорить не стал, а послал одного гвардейца на кухню за едой для ныряльщиков. В лодке, когда она причалила к берегу, он увидал еще три ящика с серебром и кучу слитков на дне.

По итогам дня получилось: в каждом из ящиков оказалось по два пуда чистого веса металла. То есть в двадцати выловленных к вечеру ящиках было сорок четыре пуда.

– И еще девять пудов и четыре слитка россыпью, – добавил Максимилиан, который вместе с Фейлингом взвесил на больших купеческих весах все рассыпное серебро, – всего пятьдесят три пуда серебра. Нам нужны еще сундуки.

– Пятьдесят три пуда, – повторил за ним кавалер. – Один пуд – это две с лишним тысячи талеров Ребенрее.

– Ух ты, так это… – Курт Фейлинг прикинул в уме, – это сто тысяч талеров!

– Серебро – это еще не талеры, – резонно заметил Волков.

– Так найдем в Малене чеканщиков, они нам начеканят из этого серебра монет, – предложил оруженосец.

– Возможно, – задумчиво отвечал генерал, – возможно, чеканщики в Малене и найдутся, но если об этом узнает герцог, то мне и чеканщикам, а возможно, и вам, мой юный друг, отрубят головы.

– О! – удивился Фейлинг.

– Да, именно так. Тайную чеканку своей монеты любой князь посчитает делом худшим, чем предательство. – Фейлинг, задумавшись, примолк, а Волков продолжил: – Максимилиан, вам с сержантом Вермером придется остаться тут на ночь, чтобы никому в голову не пришло понырять в темноте.

– Хорошо, я прослежу.

– Хайценггер.

– Я тут, господин.

– Телеги нужны, я тут серебро на ночь оставлять не хочу. Пошли в лагерь кого-нибудь, пусть найдут Мильке. Требуется не менее десяти телег, и то за один раз не управиться. В общем, займись перевозкой серебра.

– Да, господин.

Пока дожидались телег, пока отвозили серебро в лагерь, наступила ночь. Кавалер собрался ужинать в темноте. В шатре, в духоте, сидеть не хотел, просил ужин подать на улице. Аппетит у него был отменный, еда вкусна, а вино отлично. Ко всему этому не хватало ему собеседника, очень ему хотелось поделиться с кем-нибудь и радостью, и мыслями, и тревогами. Ну не с денщиком же. И как будто Господь его услыхал – пришел полковник Брюнхвальд.

Поначалу Волков обрадовался товарищу, да вот только тот вид имел озабоченный такой, что даже и при свете одной лампы, что стояла на столе, кавалер увидал эту озабоченность.

– Что случилось, Карл? – позабыв про свои радости, спросил Волков.

– Сержанты говорят, что среди солдат пошел разброд, – произнес Брюнхвальд.

– Что? – искренне удивился генерал. Он думал, что солдаты им довольны, сегодня же только чин его поддержали. – В чем дело, Карл? Что им не так?

– Вы на берегу целыми днями находитесь… Вы не видели, что у восточного моста на Рункель купцы целым табором встали, скупают все, что вы дозволили продать, казна солдатских корпораций полна серебром, девки со всей округи собрались, пивовары везут и везут сюда пиво.

– Так солдатам-дуракам радоваться нужно.

– А они не радуются.

– Отчего же? – не понимал генерал.

– Слух по лагерю пошел, что вы войско распускать после кампании не намерены, что вы их на горцев поведете. А им очень того не хочется. – Брюнхвальд развел руками: вот так вот.

«Ах вот оно что». Теперь Волкову все стало ясно. А Карл продолжал:

– Говорят, что добыча очень велика, солдаты думают деньги от добычи получить да по домам разойтись.

«То явление обычное, одно дело – на тяготы похода и даже на смерть с пустым животом и с пустым карманом идти, и совсем другое – когда сыт и мошна полна серебра. Сытому да с деньгой погибать нет никакой охоты, никакой».

Он и сам таким был. Сам, получив хорошую прибыль с добычи, воевать более не хотел и с другими солдатами требовал от офицеров расторжения контракта с нанимателем, что хотел продолжить кампанию.

– Сержанты, значит, говорят? – Волков отбросил вилку. – И разговоры такие ходят в нашем полку?

– В нашем молчат, в нашем солдаты вас знают, на такое не осмелятся, но я уверен, что думают так же. Это у Эберста, у кавалеристов говорят. А значит, и среди ландскнехтов такие разговоры ходят.

– Карл, это очень важно, – сказал Волков твердо и притом ногтем указательного пальца стал стучать по столу, – мне нужно разбить горцев, и как следует разбить, иначе мира с ними нам не видать. А пока мира с ними не будет, с герцогом мне не замириться.

– Я понимаю. И готов помогать вам, друг мой, по мере сил. Но что мы будем делать сейчас? Дело непростое, как только они получат свои доли добычи, так…

– Устроят мятеж?

– Ну или начнут требовать роспуска войска.

– Контракты у всех до первого сентября. Начнут разбегаться – буду