Проклятие красной стены - Алексей Витаков

— Сунгун.

— Да, господин.

— Конь готов?

— Да, господин.

— Давай. Я хочу объехать лагерь, а заодно посмотреть на спящий город. Может быть, в последний раз увижу его не в дыму и пламени. Людям дай еще час на сон и труби «подъем».

Хайду с трудом вставил ногу в стремя и, поморщившись, забрался в седло, придерживая правой рукой место, где пульсировала боль.

— Как думаешь, Сунгун, что нам сулит сегодняшний день?

— Как всегда, победу, мой господин. Люди говорят, что урусы знают, как лечить почки. Они дают пить какие-то травяные настои и погружают человека в бочку с горячим травяным отваром. Мы захватим в плен их знахарей и заставим лечить тебя, о храбрый из храбрейших.

— Сунгун, прекрати применять выражения глупых и чванливых самаркандцев. Монголы не должны радоваться, когда их осыпают пышными словами. Пусть лучше осыпают золотом, приводят красивых женщин и рабов. Сунгун, а что ты слышал про урусских женщин?

— О, не знаю, как эти, — Сунгун махнул в сторону смоленских стен, — но рязанские были высокие и светловолосые. Воины до сих пор цокают языками, когда вспоминают Рязань.

— Да, а зачем им вспарывали животы, Сунгун?

— Так велит закон. Чтобы женщина не родила и не воспитала врага твоей крови.

— Боюсь, Сунгун, именно так рано или поздно произойдет.

Хайду тронул узду, и белый Ордос неторопливо пошел по гребню увала. Четыре нукера тенями выросли за спиной командира. И вот уже кони перешли на рысь. Запел в чешуе доспехов встречный ветер. Маленький отряд взлетел на холм. Город открылся как на ладони. Первые петухи вспороли утреннюю тишину криками. Закурились дымки над избами и теремами. Смоленск просыпался. Ветер доносил городские запахи, отголоски речи. Низко и важно ударил колокол. Ордос чуть вздрогнул. По телу коня пронеслась зыбкая волна. Хайду ногами сдавил бока боевого друга и почувствовал, как конское тепло греет его через кожаные штаны. Он любил это тепло, оно приносило спокойную уверенность и заставляло боль пятиться, угасать хотя бы на время.

Джихангир скрестил руки над головой. В тот же миг в разных концах треугольного лагеря послышались глухие удары. Пять минут удивительного диалога: едва в одной части огромного наконечника заговорит кожаный барабан, как из другого угла доносится ответ. Хайду всегда казалось, что так бьется сердце необъятной степи. Через пять минут боевые порядки войска вытянутся, сверкая стальными глазами наконечников копий, обращенных к Вечному Синему Небу, словно прося поддержки и высшего позволения на битву.

Младший темник щурился, вглядываясь вдаль. Что решили смоляне? О чем договорился с ними Хуцзир? Этот искушенный в интригах тысячник мог преследовать свои цели. А цели у него есть. Завистлив, коварен, подозрителен. Метит на место темника. Выслуживается перед ханом. Эх, не его нужно было отправлять в город. Тогда кого? Дайчеу мертв, Алиха тоже. Другие тысячники храбры и благородны, но хороши лишь на поле брани. Кункурата, умевшего ходить послом, убили во время ночной вылазки урусские воины в волчьих шапках. Вот сейчас ворота распахнутся, и человек в алом плаще на черном, как смоль, коне вырвется с копьем наперевес. Хайду закрыл глаза и мысленно перенесся за крепостные стены. Вот он идет по чисто выметенным мощеным улицам и всех встречных спрашивает: видел ли кто отрока по имени Голята. Люди улыбаются, кивают, показывают нужное направление. Вот, наконец, он находит дом…

Голята заткнул за пояс пустой левый рукав рубахи, накинул полушубок и помчался по петляющей улице вниз, к городским воротам, оставив бледную, как снег, Виту со свечой возле окна.

Он подбежал как раз когда два стражника поднимали дубовый засов. Возле ворот стояли несколько бояр, городской староста — убеленный сединами, с трясущейся головой, и видные горожане из ремесленного люда. В руках у одного Голята увидел большой серебряный поднос, на котором поблескивали золотые монеты, переливались разными цветами дорогие каменья, ярко горел на солнце кубок. Голята раньше только слышал про этот кубок. Большая широкая чаша, отлитая из чистого золота, с бриллиантовыми поясами, с узорами, с изображениями сцен охоты и пира. Приложиться к ней имел право лишь великий князь, да и то по большим праздникам. Другой горожанин держал широкий меч, наполовину вынутый из золотых ножен, тоже испещренных многочисленными узорами и обсыпанных изумрудами разной величины. Большой ключ от городских ворот принес староста. Рядом с ним, потупившись, стоял сотник Валун. Через левую руку сотника была перекинута золотая кольчуга; в правой — золотой остроконечный шелом. Голята понял, что это дары, приготовленные для джихангира Хайду.

Появился посол Хуцзир. Он шел, подбоченясь, неторопливо переставляя кривые ноги, — готовился возглавить процессию.

— Дядя Валун, — Голята ткнулся лицом в широкую грудь сотника, — где тятя? Тятя где? Не слушай их, дядя Валун. Хайду сожжет город. И всех от мала до велика угонит в рабство. Я знаю, дядя Валун. Поверь. Нужно, чтобы тятя бился или бились все. Нельзя сдавать город. Скажи отцу, дядя Валун.

— Твой отец велел передать, чтоб ты, малец, горько не тужил по нему и помогал Вите, — прогудел Валун изменившимся голосом: звук шел откуда-то из живота.

Голята отшатнулся. Огляделся помутневшими от слез глазами, рванул из-за пояса рукав, сжал ткань зубами и замотал головой.

— Бежи прочь отседова. Не то, не ровен час, и тебя, дурака, на цепь посадят и поведут, как пестуна, на потеху татарам, — сотник подтолкнул Голяту в спину.

Ноги сами понесли отрока вверх по склону холма. Он бежал, сильно задыхаясь, но рукав не выпускал, чтобы не закричать. Бежал, и белые круги плавали перед глазами. Сердце бухало в ушах, а казалось, что бьют барабаны в монгольском лагере. Приторный до тошноты привкус крови стоял в горле, ударял в нос. А дорога была будто бесконечной.

Голята влетел на крыльцо терема, расталкивая слуг и домочадцев, и прямиком — в оружейную комнату.

— Сынок, что ты задумал?

Он вздрогнул: за спиной стояла его родная мать, Завиша. Высокая, стройная, она держала стебель потухшей свечи. Белый льняной сарафан красиво обтягивал стан и чуть колыхался от легкого ветерка, беззаботного жителя потустороннего мира.

— Мама, они разрушат город.

— Нет, сынок. Они не смогут. Против них есть ты.

— Мы правда увидимся там, у Бога?

— Ты заговорил, как маленький ребенок. А ведь ты уже у меня — вон какой! Отца перерос!

— Мой отец татар разбил!

— Да, но его задрал медведь в лесу. Напал сзади и задрал.

— Нужно убить этого медведя и татар отогнать. Мама, а ты видела Деву Марию? Как она выглядит?

— А вот так и выглядит, как я.

— Теперь я знаю, как найти Деву Марию.

— Да, найти будет нетрудно. А сейчас давай я тебе помогу. Самому доспехи одной рукой не надеть и плащ отцовский не пристегнуть.