Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света - Ярослав Зуев

Началась война, продлившаяся целое десятилетие и окончившаяся тяжелым поражением Франции и Испании. Первая, получив по носу, обязалась прекратить поддержку католиков Стюартов и признала английскую королеву Анну. Испания же недосчиталась многих своих заокеанских владений. Британия, напротив, по условиям Утрехтского мира, заключенного в финале войны за Испанское наследство, обеспечила себе гегемонию на море, а заодно и вожделенную монополию в работорговле, став крупнейшим поставщиком живого товара в обе Америки. И это было только начало.

В середине ХVIII столетия грянула новая война за наследство, только теперь уже за австрийское (1741–1748). И снова французы вместе с испанцами сражались и в Европе, и в Новом Свете против англичан, выступивших на стороне австрийской принцессы Марии-Терезии, только теперь союзниками Туманного Альбиона зачем-то стали еще и русские, положив начало нашей «славной» традиции работать у Британии пушечным мясом, доведенной до абсолюта в ходе Первой мировой войны. И опять испанцам с французами досталось на орехи, причем в колониях еще больше, чем в Европе. Если раньше испанские военные корабли еще хоть как-то боролись с потоками английской контрабанды, то после конфликта Британия расставила все точки над «i». Взяла под контроль морские коммуникации, заодно выдворив французов из значительной части их канадских владений.

И все же окончательный крах Франции как морской державы состоялся чуть позже, в ходе войны, которую принято называть Семилетней (1756–1763). Уинстон Черчилль даже именовал ее Первой мировой, поскольку кровь лилась как в Старом, так и в Новом Свете, в странах Карибского бассейна, в Индии и на Филиппинах. Война, собственно, и началась-то, по большому счету, не в Европе. Первые выстрелы загремели на Северо-Американском континенте, где англичане и французы уже несколько лет палили друг в друга. И только потом перенеслась в Европу, где британским дипломатам, которые никогда не жалели средств, поскольку те у них всегда окупались, удалось выставить лишь одного солдата, но какого — самого прусского короля Фридриха Великого, искушенного, как порой пишут историки, «английским золотом» и английскими, опять же, обещаниями удержать от вступления в конфликт Россию.

В результате чего Фридрих очень скоро имел то, чего всегда больше всего боялись немецкие политики: войну на два фронта, в данном случае против Франции, Австрии и России, не считая разной мелюзги. Сам Фридрих, со свойственным всем солдатам прямодушием, охарактеризовал конфликт как войну «трех баб», имея в виду австрийскую императрицу Марию-Терезию, российскую самодержицу Елизавету и мадам Помпадур, всесильную любовницу французского короля. Кроме самых крупных и зубастых европейских хищников, участие в потасовке приняла целая свора малых. Шакалов, так сказать.

Пока пруссаки и австрияки, шведы, саксонцы и русские убивали друг друга, положив в грунт около полутора миллионов солдат и мирных жителей (из них более четырехсот тысяч были австрийцами, чуть меньше трехсот — пруссаками, сто семьдесят — французами и сто пятьдесят — русскими), англичане тоже не теряли времени даром. Они занимались колониями, чем же еще. Вот что пишет по этому поводу в обширном труде «История войны на море в ее важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики» отставной немецкий капитан Альфред Штенцель: «Большинство немцев видит в Семилетней войне гигантскую борьбу великого Фридриха за великодержавное положение Пруссии и за спасение ее из рук многочисленных ее врагов. В наших школах и в исторических книгах постоянно подчеркивается, что крупные субсидии Англии дали возможность Фридриху Великому так долго выдерживать борьбу и что к концу войны могущество Англии значительно возросло. Однако ни одна немецкая историческая книга не говорит с достаточной подробностью о том, что умный Альбион, благодаря своим обильным запасам, беспрепятственно доставляемым морской торговлей, побудил Пруссию воевать с его собственным главным соперником, в то время как он сам на всем пространстве земного шара уничтожал своих противников и упрочивал свою безграничную мощь. Что Англия благодаря морской войне сделалась мировой торговой державой и питалась этой войной в то время, как сухопутная война разоряла и ее прусского союзника и их общих врагов; что конечный успех Пруссии только сохранил за ней ее положение, но не увеличил ни ее силы, ни влияния, между тем как сфера влияния Англии разрослась до необычайных размеров».[267]И, поверьте, друзья, у нас с вами нет ни малейших оснований не доверять словам немецкого капитана и писателя. Все так и было на самом деле, это был самый настоящий дипломатический высший пилотаж, а одновременно и «морской блицкриг».

Результаты войны оказались, мягко говоря, неутешительными для французов. Их потери на море оказались весьма значительными, на дне очутилось больше ста кораблей, из них около сорока были линейными, плюс к тому с полсотни фрегатов. Приличными были и утраты французских союзников — испанцев, что, естественно, не могло не сказаться на морских возможностях обеих стран. Грубо говоря, они практически перестали быть морскими. «Морская война мало-помалу затихла, когда у противников Англии почти не оставалось кораблей и очень мало средств, остатки вооруженных сил были заблокированы английскими эскадрами», — так охарактеризовал положение дел в финале войны упомянутый мной Альфред Штенцель. Соответственными получились и условия мирного договора. Франция потеряла больше всех, распрощавшись с Канадой и Новой Шотландией, с Огайо и владениями в бассейне Миссисипи в Америке, а также утратила значительные территории в Индии. Компанию неудачнице Франции составила ее союзница Испания, у нее тоже много чего забрали. И, конечно, обе страны вышли из войны с надломленной экономикой. «Богатые французские источники всяких запасов почти истощились за годы войны; расстройство, даже почти полное уничтожение морской торговли Франции, значительно понизило ее благосостояние. Постепенно стал обнаруживаться недостаток денежных средств. Для арсеналов и кораблей почти ничего не делалось, так что все морское дело находилось в самом печальном положении. Франция больше не могла вести большой войны на море, — отмечает А. Штенцель. — Испания была повержена к ногам своего противника; испанская торговля уже через несколько месяцев была окончательно подорвана».

Согласно закону сохранения вещества и энергии, отломившиеся от Франции с Испанией куски не стали бесхозными, отнюдь. Они перешли к Великобритании. Она приобрела крупные владения и в Северной Америке, и в Западной Африке, и в Индии, восстановив, к тому же, свою гегемонию над Средиземным морем. А. Штенцель называет результаты, достигнутые Англией по ходу Семилетней войны, громадными: «В Америке и Ост-Индии были созданы два громадных колониальных владения с самыми блестящими перспективами будущего развития; во всех морях были приобретены острова как базы для флота и опорные пункты для мореплавания и торговли. Вместе с тем две самые могущественные морские державы того времени были везде оттеснены на второй план, на материке, в колониях и, еще более того — на море; самый источник их благосостояния был подорван. Мировое мореплавание и мировая торговля сделались почти монополией Англии».