Профессор Криминале - Малькольм Брэдбери

Она показала в окно, и, следуя взглядом за ее протянутым пальцем, я увидел белый шпиль Монблана, возвышающийся над всеми прочими вершинами. «Мы подъезжаем к Лозанне, — сказал я. — Все-таки я не понимаю, зачем Криминале сбежал в Швейцарию». Глядя в окно, Илдико терпеливо спросила: «Скажи, Фрэнсис, чего в Швейцарии много-премного?» «Ну как чего, гор, разумеется», — тупо ответил я. «А больше, чем гор?» «Коров?» «Ну при чем тут коровы?» До меня все еще не доходило. «Во всяком случае не магазинов, — вслух рассуждал я. — С этим у них неважно». «Нет, магазины есть. Я проверяла, — сказала Илдико. — Но я имею в виду не магазины». «А-а, банки!» «Хорошо, — похвалила она. — Теперь скажи, для чего нужны банки». «Для того чтобы хранить деньги в безопасном месте». «Ну это вряд ли. Хочешь хранить деньги в безопасном месте, держи их у себя под кроватью. Ты все-таки ужасно невежественный. Придется прочитать тебе лекцию о капитализме. Банки существуют для того, чтобы прятать деньги, чтобы перегонять их с места на место, отстирывать...» «Ты имеешь в виду «отмывать»? Погоди, выходит, Криминале держит свои капиталы в швейцарских банках?» «А где же еще? Там, где не задают лишних вопросов. Это называется «специальный счет».

«Ты думаешь, что он отправился в Швейцарию за своими капиталами?» «Думаю, да. После Великого Переворота ему уже не нужно быть таким осторожным. В Венгрии все изменилось. У нас свободный рынок, можно поступать со своими деньгами как хочешь. Хоть бери и трать их все на ошизительную мисс Белли». «Именно в этом дело?» «Ты же видел Сепульхру. Чего ж тут удивительного?» «У автора стольких бестселлеров, должно быть, накопилась целая куча денег». «Миллиона два долларов», — заявила Илдико. Я вылупил на нее глаза. «Целое состояние!» «Да, Басло в очень хорошем состоянии, — подтвердила она. — Но это не потому, что он любит деньги. Они сами к нему плыли, сами же и уплывали. Для Криминале важна только свобода». Тут я вспомнил банковские документы, которые видел мельком на письменном столе в его номере «люкс». «Он хранит деньги в Лозанне», — сказал я. «Да, я тоже так думаю», — как-то уж слишком уверенно согласилась она. «По-моему, ты в курсе всех его дел», — не выдержал я. «А кто, по-твоему, помогал ему отправлять деньги в Швейцарию?» Я замолчал, обдумывая услышанное. Потом заметил: «Именно этим аспектом и интересуется мисс Черные Штанишки». «А ей-то какое дело? — возмутилась Илдико. — Ты правильно сказал тогда, что она растеряла все мозги. Криминале ничего плохого не делал, только совсем чуть-чуть химичил, а больше ничего. Я же тебе говорила, он человек порядочный».

Тем временем поезд выкатился из ущелья и резво понесся вдоль Женевского озера. Многие из живших прежде нас лили романтические слезы над этими красотами; многие обмакивали здесь перо в чернильницу. Вон самая прославленная из всех темниц, Шильонский замок; а вон эспланады Монтрё, где жил и писал — благослови его Господь — Владимир Набоков. Вскоре мы уже проезжали Веве, где умер Чарли Чаплин и где, если я правильно помню, его тело было вырыто из могилы — для наживы, исключительно для наживы. Потянулись терраски виноградников: по-швейцарски добротные, аккуратные, каждый клочок земли при деле. Перед въездом в здание вокзала щит: «Добро пожаловать в Лозанну, город банков и культуры». «Вот видишь, — прокомментировала Илдико, — где же еще быть нашему Басло, как не здесь?» Мы сняли с багажной полки наше имущество и устремились вперед, на поиски порядочного, но гибкого профессора Басло Криминале.

Едва мы с Илдико сошли с миланского экспресса в славном сером городе Лозанне, расположенном на полдороге вдоль огромного банана, именующегося Женевским озером, нам стало ясно: мы попали в другой мир. И до чего же все казалось тут неброским, протестантским после Вены, прочным, долговечным после Будапешта, необычайно складным и каким-то честным после Северной Италии! Пускай соседушки по Альпам — австрияки с их пристрастием к барочной неумеренности отмечают двухсотлетие Амадея в своей стране чудес. Гельветы в этот год могли отметить семь столетий горной демократии, альпийского рожка, свободы, банков и часов, но обошлись, однако, без излишеств. Бросив Илдико с вещами, я заглянул в бюро туристской информации в вокзальном вестибюле, где меня встретила девица, сдержанная, суровая и серьезная, как все карты и путеводители, которые она мне протянула. «В жизни у нас ценят ее качество, — гласила первая брошюра. — Любой район, любая улица, парк, магазин стараются затмить другие — неизменно с безупречным вкусом, равно как и с должной скромностью». Сомнений не было: мы явно прибыли в Швейцарию.

Я отправился назад, в вокзальный вестибюль, с туристскими трофеями и не увидел Илдико. Наш багаж — сваленные в кучу мой рюкзак и масса западных ее покупок в полиэтиленовых мешках — был там же, пассажиры аккуратно его обходили. Илдико не наблюдалось и следа. Потом я наконец ее увидел: она шла ко мне сквозь тихую толпу. Меня и не было-то жалких десять минут, но Илдико их провела с немалой пользой, без труда приобретя несколько коробок шоколада, нож для сыра, парочку коровьих колокольцев, модные часы и свитер, сообщавший: «Я люблю Лозанну». «Просил же барахло покараулить», — сказал я. «Ничего, здесь можно, всем известно, что швейцарцы не воруют», — отвечала Илдико. «А я ищи тебя», — сказал я. «Ладно тебе, — отвечала Илдико, — я просто увидала там вон магазинчик. Вот купила тебе свитерок на память. Ну, ты выяснил насчет гостиницы, где поселился Криминале Басло?»

«В Уши, подальше, — сказал я. — Мне объяснили, что добраться туда можно прямо от вокзала на фуникулере». «Ну, пошли селиться? — предложила Илдико, подхватывая свой все разраставшийся багаж. — Пойдем!» «Мы можем просто посмотреть», — заметил я. «Наверно, это классная гостиница», — сказала Илдико. «Вошла в десятку лучших европейских, — отозвался я. — У них даже садовник обитает в пятизвездочной сторожке. А Криминале-то небось уже нанес визит в их банк». «Небось, — сказала Илдико, идя со мною вниз по лестнице к фуникулеру. — Затем в Швейцарию и ездят, чтобы прошвырнуться в банк». «И даже Басло Криминале?» — удивился я. «Я знаю, ты считаешь, будто крупные философы не опускаются до мыслей о деньгах, — сказала Илдико. — Но никакому мудрецу они не помешают, да-да-да, особенно когда у него новая бабенка». «Он бы мог их получить и не тащась в Лозанну», — бросил я. «Думаю, что у него имелись основания прибыть сюда, — парировала Илдико. — Гляди, идет! Отлично!»

Мы вошли в веселенький вагончик швейцарского фуникулера, сбегавшего вниз по крутому склону от центра серенького города к такой же масти озеру. «Он называется «канатка», — объяснила девушка из турбюро, и по дороге вниз подумалось мне, что не в первый раз на протяжении моей охоты за философом меня тащат по Европе на чудном крючке, привязанном к концу веревки. Мы спускались между дорогими аккуратными апартаментами с выхоленными цветами в ящиках, стоявших вдоль улиц, где располагались — до чего я был, увы, беспечен — весьма изысканные магазины. На конечной — «Порт Уши» — дверь с лязгом отворилась, мы сошли, и перед нами распростерлось озеро. У обыкновенного причала стоял на якоре обыкновенный швейцарский белый пароход под развевающимся красно-белым флагом. На дальнем берегу в холодных сумерках видны были огни французского курорта Эвиан, чье имя хорошо знакомо посетителям любой приличной забегаловки, а далее — горы Савойи, уже присыпанные преждевременным снежком и ожидавшие вот-вот прихода зимнего сезона.