Месть базилевса - Николай Бахрошин

Да, мир божий несправедлив, потому что не справедлив в принципе – одного Господь с самого рождения дарит россыпью звезд, а второго – гнилой кочерыжкой. Почему так – поди пойми…

Приказ отправиться на штрафные работы по заготовке фуража во главе полутора десятка солдат Агафия не обрадовал. Неуютно стало, как грешнику перед исповедью. Полтора десятка – целое войско, да все к тому же из провинившихся, злых от того, что приходится таскать и грузить вместо законного отдыха в лагере. Но что поделаешь, сам виноват: не вовремя доставил нужного человека Григорса, самого багрянорожденного заставил жать! Это еще легко отделался – штрафные работы, кентарх Пирра пожалел ветерана. Остальных из его пятерки просто выпороли.

Пришлось отправляться.

Понятно, показывать солдатне свою неуверенность – все равно что усмирять льва куском кровавого мяса, это он за много лет службы усвоил крепко. Поэтому с самого начала взялся приказывать так жестко и громко, что скоро надсадил голос до хрипа.

Солдаты явно были недовольны его чрезмерным усердием. Презрительно хмыкали в усы и бороды, ворчали, что командиру не худо бы поберечь глотку. Распухнет от крика – вино в горле колом станет. Дисциплина – да, основа армии, но она тоже бывает разная. Уж кому-кому, но не пентарху Макасину, запойному пьянице и непроходимому дураку, брызгая слюной во все стороны, изображать из себя святого апостола перед язычниками.

Ситуация накалялась постепенно, но верно. И кто знает, чем бы все кончилось, этот сброд из разных частей – уж не самые лучшие воины армии – вполне мог возмутиться строгостью приставленного к ним командира. Все шло к тому, чувствовал Макасин с нарастающей неуверенностью. Но ситуацию неожиданно сгладил верткий, быстроглазый сицилиец по прозвищу Скорохват. Имя и фамилию его Агафий забыл, а выразительное прозвище – да, всплыло из глубины памяти.

Полностью его оправдывая, Скорохват как-то незаметно, тишком, бочком, отделился от всех и нырнул за каменный забор ближайшего дома. Совсем неприметного, не богатого с виду дома на окраине Томы. Как раз неподалеку от места их работы, где стояли склады для зерна и сена, предназначенные для армии.

Трудно представить, что в этой хибаре с продавленной временем черепицей и облупившейся штукатуркой, из-под прорех в которой сиротски торчала дранка, можно хоть чем-нибудь поживиться, но солдат был другого мнения. У него – нюх, говорили. Скоро он появился обратно, перевалился прямо через забор, таща два раздутых кожаных меха, налитых явно не молоком. Вслед ему раздались истошные, как по покойнику, вопли сразу в несколько голосов.

«Пусть не видать мне царствия небесного, если Скорохват заплатил за это вино честной монетой!» – усмехнулся в усы пентарх. «Пойло рабов и отрепья», – вдруг вспомнил он рубиновый нос и хитрые глазки капитана Григорса, из-за которого и был назначен на эти заготовки. Григорс волей базилевса Юстиниана теперь стратиг флота (рукой не дотянешься – недавно мимо прошел, даже не посмотрел, аспид!), а ему – работа… Истинно, мир устроен несправедливо! Непонятно только одно: зачем Господь подчеркивает это снова и снова?

«Евдаксион Григорс, стратиг новоявленный, тоже из Томы, чтоб черти ему каленым железом выжгли на брюхе знаки высокого чина! Все они в этом городе прохиндеи и жулики!» – зло подумал Агафий, оправдывая в душе мародерство солдата. И с большим удовольствием отходил по зубам немолодого морщинистого сирийца с гноящимися глазами, вскоре прибежавшего жаловаться на отобранное вино. Объяснил попутно, что в армии базилевса Юстиниана нет воров, а есть хозяйственные, рачительные солдаты, подбирающие для блага империи, что плохо лежит.

Эту глубокую армейскую мудрость штатская сволочь-хозяин вряд ли понял (не по его бараньему уму высокая стратегия!), но что он рискует быть причисленным к противникам восстановления династии Ираклидов, до сирийца все-таки дошло. Зажимая окровавленный рот и поскуливая об обездоленных детях, хозяин убрался.

Решительная расправа вернула авторитет командира Макасина на должную высоту. А откупоренные меха с вином («пойло рабов и отрепья» – надо же так сказать!) еще больше сплотили отряд. Пребывая в умилении к армейскому братству, основательно подогретом пойлом… (тьфу на Григорса – вином, конечно же!), и все еще лелея злобу на хитрожопых жителей Томы, пентарх весьма благосклонно выслушал вкрадчивый рассказ Скорохвата, что в хибаре старого грека брать все-таки нечего, кроме детей и долговых записей. Зато он успел разузнать (когда только?), что совсем неподалеку есть усадьба богатого торговца рабами Фоки Скилица, не в пример более зажиточного… Словом, командир понимает, о чем речь…

Командир понимал. Собрав в кулак растворяющуюся в вине рассудительность, Агафий попробовал было возразить, что армия Юстиниана карает лишь противников базилевса, этого достойнейшего из Ираклидов. Скорохват не моргнув глазом взялся убеждать, что о благе Рино… – виноват, командир! – достойнейшего базилевса Юстиниана он как раз и печется больше, чем о здоровье отца родного. Честно сказать, пусть черти на том свете зальют в глотку старого хрыча столько же расплавленного свинца, сколько он изрек богохульств за свою никчемную жизнь, но ведь отец же… А базилевс – больше, чем отец! Тогда как богач Фока Скилиц, как сообщают честные и добрые люди, как раз известный на всю округу приверженец и сторонник Тиберия Пугливого и, значит, враг трона.

Агафий усомнился, что хоть один честный человек рискнет водить компанию со Скорохватом, но тот с жаром настаивал: сведенья самые верные. Да кто не знает – Скилиц спать ложится, и то с портретом узурпатора под подушкой! Благое дело – допросить его о злоумышлении против власти и заодно, где он прячет свои богатства…

Живописная подробность с портретом решила дело. Глядя в искренне округленные глаза сицилийца, чистые как летнее небо, Агафий решил, что даже такой малый, как Скорохват, не может врать в каждом слове.

Пентарх приложился к меху в очередной раз и скомандовал солдатам разобрать оружие и построиться. Какие могут быть заготовки, если рядом колючим чертополохом цветут злоумышленники?

Усадьба Скилица действительно оказалась неподалеку. Скорохват, верткий как уж, для начала махнул через забор на разведку. Быстро вернулся и доложил неожиданное, мол, торговца прямо в его доме пытают трое «людей с топорами», из тех, что пришли служить базилевсу. Понятно теперь, как они служат… «Наверняка ищут золото! Зачем же еще приходить в дом купца?» – предположил сицилиец явно на основе личного опыта.

Агафий понял, что дело поворачивается неожиданной стороной. Точнее, сразу многими сторонами, каждая из которых непонятна сама по себе. Предатель Скилиц или не предатель? Откуда здесь взялись варвары? Чего ищут? И главное, что в этой ситуации делать ему, армейскому командиру, облеченному властью над таким немалым числом солдат, что их можно строить тремя рядами: защитить подданного базилевса или предоставить изменника его судьбе?

Пусть не видать ему царствия небесного, если на все эти вопросы разом смог бы ответить даже мыслитель повыше чином, чем пентарх кавалерии! Не помогало даже вино, придающее живость мысли, хотя – видит бог! – к его помощи он прибегал добросовестно.