Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова

— Вы только не подумайте, Леда, — Иванов завладелобеими моими руками, — что я делаю вам какое-то непристойное предложение.Напротив, я отношусь к вам с уважением. Вы вообще можете остаться там одна, а япереночую у кого-нибудь из родственников.

— Только этого не хватало! — вырвалось у меня.

— Я готов выполнить любое ваше желание. — Ивановслегка сжимал мои руки. — Вы согласны?

— Нет! — Я резко освободилась. — Я обещалаГерту, что вернусь сегодня вечером, и менять свои планы мне совершенно нехочется. Простите, если я вас обидела.

— Ничего, ничего, — заверил меняавангардист. — Это вы меня простите.

— Ничего, — сказала я. — Но сейчас я быхотела покинуть вас, чтобы привести себя в порядок. Носик попудрить, самипонимаете.

— Дамская комната на втором этаже, — подсказалИванов, — как выйдете в холл, сворачивайте направо и идите по коридору доконца. А я подожду вас в вестибюле.

— Не стоит, до свидания, — быстро произнесла я и,подхватив сумку, поспешила к выходу из бара.

Я точно следовала указаниям Иванова, но, наверное, что-товсе же перепутала. Коридор не просто сворачивал вправо, он делал это несколькораз, а в конце никакой дамской комнаты не было, напротив, была лестница,ведущая вверх. Ладно, поднимусь туда, может, там она и должна быть.

Но лестница вывела меня к галерейке, откуда я рассматривалапанно. Ну не идти же мне к этому Паку, чтобы он объяснил мне дорогу. Мне иодного разговора с ним вполне хватило. Мое дело вообще маленькое. Карчинскийпопросил меня передать вазу и письмо, что я и сделала. Стоп! Письмо! Чертовописьмо, про которое я и не вспомнила. Нет! Как раз вспомнила. Хорошо еще, чтоне в поезде, когда он уже подъезжал бы к Питеру. Вот было бы дело! Так,придется извиниться перед этим нахалом и отдать ему письмо. Какое счастье, чтоменя задержал Иванов, иначе я давно бы отсюда убралась и про письмо точно невспомнила бы.

Вот и знакомый коридорчик, а за ним приемная. Пустаяпо-прежнему. И дверь в кабинет приоткрыта. Может, Пак уже ушел куда-нибудь? Вэтом случае я просто оставлю письмо на столе и сама потихоньку уйду. Отличнаямысль, на удивление все хорошо складывается.

Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Никого.Просто чудесно. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, я вошла внутрь иприблизилась к столу. Но все мысли тут же вылетели у меня из головы, когда я увиделав углу груду черепков. Разбитая ваза! Та самая ваза, которую меня просилдоставить сюда Карчинский и которую я везла с такими предосторожностями. Исомнений у меня никаких не было в том, что это та самая, потому что черепкипокоились на мягкой бумаге розовато-кремового оттенка. Именно в нее и былазавернута моя ваза.

Моя ваза! А этот придурок ее разбил! Уничтожил такуюкрасоту! И как только рука поднялась?! Зачем, ну зачем он это сделал? Я врастерянности стояла посреди кабинета, глядя на груду черепков, но тут громкийи резкий голос прервал мои размышления.

— Ты всегда так долго возишься? — спросил резкийголос с очень сильным акцентом.

— Сейчас иду, — ответил ему низкий голос,показавшийся мне знакомым.

Конечно, это же голос Пака, с которым я разговаривала здеськакой-то час назад. Вот только уверенности и властности в нем поубавилось,наоборот, появились подобострастные нотки. Как, однако, быстро меняется человекв зависимости от обстоятельств.

Я торопливо обернулась. Сейчас они войдут сюда, а я тут однав кабинете. И ваза эта разбитая… Я замерла, но из приемной никто не появился.

— Не инде[26], — нетерпеливоповторил голос.

Говорили где-то совсем рядом. И тут я заметила дверь,которая вела из кабинета в соседнее помещение. Что же я удивляюсь? Точно такаядверь была в кабинете банкира Ивлева. А соседняя комната, наверное, специальнооборудована для отдыха. Не утерпев, наплевав на всякую осторожность, я подошлапоближе. Что-то говорят, но что именно — непонятно. Да и на чужом языке,кажется. Жаль, что я не знаю корейского. И друзей у меня таких нет.

Есть! В мозгу что-то щелкнуло. У меня нет, но у Герта естьего приятель Юрка Ли из этого «Сада наслаждений», что ли. Когда мы там были, тоего кто-то позвал на своем языке. Значит, он понимает. А мне что делать? Развечто записать это все. Хорошо бы не слишком все исказить. Я торопливо шарила покарманам, но вспомнила, что блокнот убрала в сумку. Теперь надо осторожненькооткрыть ее и достать незаменимое орудие производства. Я торопливо шарила рукой,но блокнот куда-то завалился. Вместо него я нащупала небольшой пластмассовыйпредмет. А это еще откуда? Я вытащила неизвестный предмет на свет божий и чутьпо лбу себя не хлопнула.

Растяпа! Вот растяпа! Если в таком возрасте у меня склерозначался, то это весьма чревато. В руке я держала диктофончик, с которымотправилась по заданию шефа послушать веселых хохлов. Собиралась еще в редакциипродемонстрировать всем украинский юмор, да как-то забыла. А вот теперьдиктофончик здесь, и очень кстати!

Вот только слышно ужасно плохо. Я прижалась ухом к двери, новсе равно с трудом могла разобрать лишь некоторые слова. Была не была! Яосторожно толкнула дверь. Она даже и не скрипнула, зато до меня сталидоноситься отчетливые голоса.

— Я же все объяснил, — произнес Пак, — чегоже вы еще хотите?

— Где художник? — закричал первый. — Что мнетвои объяснения!

— Ка ай он да[27], — произнес Пак,стараясь говорить спокойно.

— Кы ге тён мари?[28] — Голос сталпронзительным.

— Е, — ответил глава Центра корейской культуры. —Кы сара ми тябло ай о гу тарым сарали понесо. Едя. Сиро васо савари мэбен[29].

— Кы савар?[30] — немного спокойнеепроизнес первый.

— Ай. Тарын до понесо[31]. — ГолосПака прозвучал с вызовом.

— Хампане?[32] — Голос снова взвился.

— Ам буту абсо[33], — неторопливоответил Пак.

— Кы рен отыге комеда[34], — вголосе собеседника послышалась злость.