Железный сокол Гардарики - Владимир Свержин

– Нам туда.

– Капитан, – послышался на канале связи возмущенный голос Лиса. – Ты токо не обижайся, но этот твой фанат меня заколебал.

– Ты о чем? – непонимающе переспросил я.

– О ком, – поправил меня Сергей, включая картинку. Гетман Вишневецкий был хмур и раздражен.

– Ну что, бродник? Получил ли весточку от дружка своего?

– Видишь ли, Вальдар, Дмитрий Иванович полагает, шо поскольку мы с тобой а-ах-хрененные характерники, буквально на всю голову чаклуны, то у нас, как это нынче выражаются, астральная связь. И не то шоб он ошибался, но не стану же я это во весь голос признавать. Поэтому ты уж яви мне благую весть, шо ему тут набрехать поскладнее. А то обрыдался весь, слезы по кольчуге в три ручья, скоро заржавеет, как железный дровосек.

– Лучше уж скажи ему правду. Что я нашел Гернеля, вернее, он меня, и теперь направляюсь в лагерь мятежников.

– За-ши-бись. И шо он будет делать с такими новостями?

– Откуда ж мне это знать? Легче спросить об этом у самого Вишневецкого.

– Ценное предложение. Ладно, раз ты настаиваешь…

Пока гетман выслушивал высокохудожественную белиберду Лиса о том, что показало вскрытие перелетной лягушки в связи с падением ее печени налево, лицо его становилось все суровей, и плечи начали вздыматься от нетерпеливого гнева.

– До мятежников мне ныне дела нет, – едва отзвучали слова моего напарника, рявкнул воевода большого полка. – На то особливое войско отряжено. А ротмистра твоего вынь мне да положь. Нечего ему почем зря голову складывать. Коли ведаешь, где его искать, бери ныне же полсотни казаков да езжай за ним. Рюрику он, поди, ни для чего, а мне сей молодец звездами нагадан. Уразумел?

– Ну так ясен пень, – развел руками Лис. – Буквально щас же тыгыдымской скоростью и выезжаю.

– Ежели чаклунство твое для дела потребно будет, так и перед тем не стой. Все на себя возьму, но только поспеши, – склонившись к Лису, потребовал гетман.

– А дальше пантомима, ее не спеть никак, – подытожил Лис. – Ладно, капитан, готовься.

Большак, разбитый копытами и покрытый свежезасохшими тележными колеями, сменился едва проторенной дорожкой, видневшейся среди высоченных корабельных сосен. По всему видно было, что местные жители нечасто ездят в гости и сами редко ждут гостей.

– А ну-тка тпр-ру, – тихо скомандовал Никита, спрыгивая наземь. – Что это еще за напасть?

– В чем дело? – осведомился я.

– Сам глянь, – опускаясь на корточки и разглядывая землю, негромко произнес бывший опричник. – Отряд здесь намедни прошел.

– Что еще за отряд?

– Да кто ж его разберет? Копыта все кованые, а числом несколько десятков будет. Густо наломано. – Порай указал на сухую хвою, устилавшую землю.

– Я не о том. Чей? – спросил я, понимая, что в принципе вопрос звучит нелепо.

Никита глянул на меня удивленно.

– На подковах, поди, имена не прописаны. Может, Рюриковы люди, а может, и царевы. Одно только ясно – без оглядки в деревню соваться нельзя.

Мы глядели из-за кустов ракитника, хмуря брови и не зная, что предпринять. Деревня, а вернее, крупный хутор, догорала. От колодца к дымящимся остовам срубов бегали с водой ее оставшиеся в живых обитатели, преимущественно тетки в годах и дети. Несколько изрубленных мужских тел валялось посреди улицы. Должно быть, их согнали в кучу и, не дав опомниться, изрубили без всякой пощады. Напуганные собаки выли у тел хозяев, заглушая вопли нескольких молодух в разодранных сарафанах.

– Узнать надо, кто такой разбой сотворил. – Никита поглядел на меня и тронул уздечку.

Кони вынесли нас из лесу на деревенскую окраину. Завидев всадников, испуганные поселяне шарахнулись к лесу, бросая ведра и багры.

– Стой! – поднимаясь в стременах, рявкнул беглый опричник. – Погодь, не обидим.

Большая часть населения, не слушая его, припустила в чащу, не желая испытывать судьбу. Лишь несколько стариков, давно утративших былую резвость, остались стоять, недоверчиво глядя на всадников. Мой трехчетвертной рейтарский доспех и карациновый[33]панцирь Порая выглядели столь необычно в этой новгородской глуши, что убеленные сединами старцы глядели с затаенной надеждой: авось чужаки не тронут.

– Нет у нас ничего, – опираясь на суковатую клюку, опасливо проговорил один из дедов. – Уж не обессудьте, все до вас забрали.

– Кто забрал? – поинтересовался я.

– Пойди пойми. – Старец развел руками. – По виду черные, как черти из ада, а по сути – так и хуже чертей. У каждого метла да песья морда вышиты.

Я невольно порадовался, что мы в данный момент одеты иначе. В противном случае разговор мог бы не состояться.

– Понаехали, лютые, людей побили, избы пожгли, скот увели. – Дед вздохнул и утер слезу. – Или Бог им на небе не свят? Ужо Рюрик до них доберется, настанет карачун супостатам.

К вечеру мы были в лагере повстанцев. По пути мы еще трижды натыкались на скорбные пепелища, где, честя на чем свет стоит кромешников, немногие выжившие неизменно поминали Рюрика как своего защитника.

Лагерь раскинулся на широкой равнине у обрывистого берега реки. По всему видать, мятежники тщательно пытались укрепить его. Вокруг шатров красовался довольно глубокий ров, а на валу громоздились стены, построенные из сосновых бревен. Со стороны импровизированная крепость выглядела довольно грозно. Однако случись рядом серьезный противник – и защитить она смогла бы только от сквозняков. Тем не менее враг жег деревни и села в округе, даже не пытаясь близко подойти к укреплениям. Как мне представлялось, местонахождение ставки мятежников уже не составляло для карателей секрета, но атаковать войско, по численности не уступавшее, да еще и окопавшееся, царские воеводы не хотели. А потому дразнили, провоцировали, вытаскивая с удобной позиции во чисто поле.

Уже перед самым рвом нас остановил разъезд, но, узнав, к кому мы направляемся, утратил всякий интерес. И то сказать, за несколько часов нашего пребывания в лагере сюда по одному, по два, а то и целыми отрядами стеклось немалое количество вооруженных людей. Увидев меня, Баренс радостно обнял «вновь обретенного» родственника и повел к местному штабу, по дороге вводя в курс дела.

– Как сам видишь, войско у Рюрика уже довольно большое – что-то около восьми тысяч копий и сабель.

Я недовольно поморщился.

– Дядя Якоб, мне нужно знать, сколько всадников тяжелой кавалерии, сколько – конных стрелков, и, конечно же, срочно провести смотр пехоте.

– Здесь все непросто, – вздохнул, обмахиваясь платком, «стаци». – Войско очень разношерстное. Избранная дружина Рюрика – три сотни всадников. Насколько я могу судить, отчаянные парни. Все же остальное, как здесь говорят, «с бору по сосенке». Вон там, видишь, – кивнул он, – это шатры новгородской рати. Полторы тысячи пеших и два десятка конных. Все в железе, не люди – танки. Вон, левее, три сотни дворян и детей боярских из полоцких земель. Их привел князь Щенятев – один из немногих уцелевших представителей местной знати. Несколько лет назад Иван Грозный провел здесь то, что в Советской России именовали «раскулачивание», только в этом случае вернее было бы сказать «раскняжение». В одну только Казань он выслал больше сотни представителей знатнейших княжеских родов. Вместо здешних вотчин им там поверстали крошечные наделы, позволяющие едва-едва не умереть с голоду. Разумеется, здесь осталось множество боеспособных джентльменов, недовольных тем, что их земли отданы в опричнину. С каждым днем их все больше, и, как сообщают гонцы, в разных княжествах Руси сейчас формируются отряды для армии Рюрика.