Георгий Юматов - Наталья Тендора

Когда случилась с ним беда, я очень близко приняла это к сердцу: ведь он, как никто, не мог этого сделать. Но – случилось! У людей в жизни, видимо, бывают такие моменты, когда внутри срабатывает какой-то непонятный механизм, приводящий человека к самому краю пропасти… Мы можем только гадать, что произошло.

О Жоре, могу сказать одно: у меня о нем самые-самые светлые, позитивные воспоминания.

Кинематограф, безусловно, потерял очень хорошего правдивого русского актера. В нем это было заложено. Он еще много что мог сделать. Потом он был в ролях всегда разнообразен, всегда что-то привносил и от себя лично. Помню, как в одной роли он привнес такую красочку… В «Петровке, 38» он сыграл заику. И это вышло у него столь органично, что я абсолютно в это поверила и даже спросила у друзей: «А что, Жорка стал заикаться, что ли?» То есть он всегда был в поисках каких-то новых находок, что очень ценно для актерской профессии…

Сейчас идет повсеместная халтура, ремесленничество, когда не понимают, как надо работать над образом – девочки, как клоны, друг на друга похожи… Мужики тоже все как один – накачанные, лысые, в куртках, этакие боевички-братки…

А Юматов, безусловно, был индивидуальностью. Личностью. Человеком, который мальчиком прошел Великую Отечественную войну, был ранен. Когда он пришел в кинематограф, то принес с собой эту правдивость. Так было и в жизни – за что ни брался, все делал с душой. Касалось ли это питания – то была настоящая русская пища. Не рафинированная, не изысканная – всякие там осетры, белуга, икра… А простая еда – картошечка, лучок, чесночок, селедочка… – все родное, русское. То, что ели его дед и прадед. Ну и, конечно, как все российские мужички, он любил под это дело выпить… Все это в нем присутствовало в полной мере.

Даже особо не зная его быта, могу предположить, что он довольствовался малым. Ему не нужны были какие-то шикарные особняки и квартиры. Им с Музой достаточно было кооперативной квартиры, которая, кстати, была весьма запущена, ведь в доме всегда жили собаки. Но суть не в этом. Главное – в Жоре никогда не было того мелкого мещанства, которое сегодня у нас поголовно дало корни: если у одного особняк двухэтажный, то я давай сделаю трехэтажный, а если у тебя трехэтажный, то я «запузырю» четырехэтажный… Если у тебя семь комнат, значит, у меня будет по крайней мере четырнадцать! Вот это соревнование друг перед другом, эта зависть, которая присутствует сейчас, разрушает наши души.

В 60-е годы, близкие к послевоенному времени, все как-то скромно жили. И для Жоры внешняя атрибутика была неважна. Он бы сегодня в нашу жизнь не вписался. Такие люди, для которых любимое дело – смысл всей жизни, когда теряют театр или кино, просто погибают в нищете. Это их жизнь. Не нажива и деньги, не интерьеры и машины, не дачи, а работа. Творчество. Оттуда они черпают свою энергетику и отдают ее с той же щедростью. Одним из самых ярких представителей этой породы людей был, конечно, Жора Юматов. Всегда жил своей работой, думал только о ней. И если у него была роль, он в ней раскрывался. А ведь когда в 90-е годы многие актеры нашего возраста вдруг остались не у дел…, это очень пагубно повлияло на психику человека.

На него всегда было очень приятно смотреть – у него была очень широкая открытая улыбка. Мне это в нем всегда нравилось. При случае он обязательно успевал встречному знакомому сказать какое-то доброе слово. Он ко мне всегда очень хорошо относился. Едва заприметив, уже издали кричал: «Привет, красотка! Привет!» И мне это было приятно. По отношению к женщинам, Жора был очень симпатичным. И это тоже «красочка» его характера.

При этом он был очень сложным, неоднозначным человеком. Мог и матюшком кого надо послать… Правда, сама я никогда не слышала, но мне об этом говорили. Когда выпьет, естественно. Он, как все творческие люди, порой мог быть несдержан. Он, как такой многослойный пирожочек, – был разным… При случае, верю, мог и двинуть кого-то… В Жоре сидел боевой дух. Это в нем было с фронта. Ведь в людях, которые так близко видели смерть, кровь, сами шли в бой, это ощущение глубоко укоренилось, на всю жизнь. То были неистовые личности…

В нем не было абсолютно никакой чванливости. Для всех он был просто Жора – свой человек, свой парень. В общении с окружающими чрезвычайно прост, без всяких там актерских «штучек».

Муза тоже была сердечным человеком. К сожалению, жизнь ее обделила – она же была очень яркой характерной актрисой, а в кино, по большому счету, так и не состоялась. Ролей было достаточно, но все это были лишь мелкие эпизодики, а какую-то глобальную роль она так и не получила…

Хотя Жора с Музой жили в доме у метро «Аэропорт», я его больше знала по театру и кое-каким совместным работам в кино. В театре он появлялся редко, в наших спектаклях не участвовал, только так: «здравствуй» и «до свидания»…

Согласна, это была странная пара. Притом что Муза была хорошей актрисой, о ней, как о человеке, никто из наших коллег, проживавших в этом доме, особенно хорошо не отзывался. Жору многие считали сиротой, раз он вынужден был пацаном уйти на фронт. И хотя он был сильно выпивающим, заводным и очень вспыльчивым, о нем, как ни странно, говорили в один голос: «Хороший малый… хороший!»

Что касается «той истории» (выстрела. – Н.Т)… Только однажды у кого-то из наших я спросила: «Как же он мог?» И в ответ услышала: «Напился. Вот и смог…»

Жора был настоящим мужиком. Помню, как он ходил и озорно посматривал на девчат, чем очень заводил Музу… А Муза, нет чтобы спрашивать с него, подходила к той девчонке, на которую «положил» глаз ее благоверный, и качала права: «Если я тебя еще с ним увижу…»

Помню, как мы с Жорой снимались в «Стряпухе» – Вовка Высоцкий, он и Константин Сорокин все это время не просыхали, что называется, на виду у всего народа. И делали это смачно. Наш режиссер Эдмонд Кеосаян не пил, поскольку приехал с беременной женой. А ребята «отдыхали» на полную катушку. И больше всех Юматов. При этом у него был какой-то неприятный до невозможности, зверский вид.

Женщины, глядя на него, охали: «Что ж это такое… такой видный мужик!» Помню, и моя мама про него сказала: «Да что же это такое, Валя, такой хороший малый и такой матерщинник?» Как идет трезвый – никого не задевает. Как только напился – все! Свирепый, «белоглазый» какой-то – у него сразу глаза становились белыми. Вот горе!..

Если говорить о нем, как об актере – прекрасный, действительно прекрасный актер, самоучка! Бывает, о ком-то говорят: «Актриса, закончила то-то…» Да, тьфу! Вот он – ничему не учился, а какой актерище! Да и сколько еще таких на Руси было талантливых ребят и девчат… А бывает, что нет никакого толку и в образовании…

Помню, как впервые увидела его в театре. До этого в кино, конечно, тоже видела. Но в кино-то и нарисуют, и подтянут, что хочешь сделают. А в театре он стоял: глаза – просто два брызга… таких голубых!.. Вокруг смотрел… А рядом молодые девчонки-выпускницы ВГИКа: «Ой… Юматов!» А дальше… все! Муза его, по-моему, заела окончательно.

…Помню, я отдыхала в Геленджике, и приехала съемочная группа. По старости и выпадению памяти, я напрочь забыла, что это был за фильм. Помню только, что Юматов был в главной роли. То ли директор, то ли второй режиссер, спросил меня тогда: «Валечка, чем мы будем вызывать какую-то актрису, не сыграете ли вы нам?» А поскольку отдых мой уже заканчивался и меня ждали дома, я отказалась. Там я вновь стала свидетельницей Жориного запоя. Как у нас бывало: вызвали, все собрались, а никак не начинают – то одного нет, то другого… И группа расслабилась. Пришлось вызывать Музу…