Немецкий снайпер на Восточном фронте. 1942-1945 - Йозеф Оллерберг

В действительности у Германии уже не оставалось сил, чтобы остановить надвигавшийся на нее ураган хаоса. Гитлеровская Германия шла к своей гибели, и этот процесс было уже невозможно остановить. Тыловая инфраструктура, линии связи и командование Вермахта пребывали в коллапсе. Население оккупированных территорий восстало против немцев. Обе противоборствующие стороны все больше ожесточались, и кровавый финал неумолимо приближался.

Из полицейских, военной полиции и войск СС формировались патрули в отчаянной попытке восстановить дисциплину в армии и заставить бойцов выполнять приказы среди господствующего хаоса. Результатом этого стала беспорядочная жестокость. На полевых трибуналах, которые длились считаные минуты, солдаты, не имевшие своих документов, приговаривались к смерти. Приговоры осуществлялись незамедлительно через расстрел или повешенье, несмотря на то что в суматохе последних месяцев войны уже не работала бюрократическая машина Германии и выдать документы бойцам, потерявшим их в ходе боев, было попросту некому. Таким образом, немецкие солдаты нередко встречали свой несправедливый и жестокий конец, оказавшись в руках собственных товарищей. Гражданское население подвергалось еще более огульной расправе, даже если это были люди, сопровождавшие отдельные части на протяжении войны в качестве помощников и слуг. Беспочвенные обвинения в предательстве или сотрудничестве с партизанами становились причиной бессчетных убийств, осуществлявшихся руками пустоголовых гитлеровских лизоблюдов.

Хотя смерть была моим неотступным спутником, один из подобных инцидентов произвел на меня глубочайшее впечатление. Почти одновременно с тем, как я прибыл в Россию в конце лета 1943 года, молодая украинка стала следовать за 144-м горнострелковым полком во время всех его перемещений. Двадцатидвухлетняя Ольга была любовницей одного из штабных офицеров. Помимо согревания его постели, она также выполняла полезную для полкового штаба работу, в том числе исполняя обязанности переводчика. Она была простой веселой женщиной, стремившейся просто выжить в эти гибельные времена. Ольга никак не могла быть связана с партизанами. Она просто была счастлива оттого, что ей удалось вырваться из ограниченности и однообразия жизни в ее деревне. Она надеялась найти себе лучшую жизнь где-нибудь на Западе, когда война закончится. Все завидовали офицеру, ставшему ее любовником, что у него такая красивая подружка. Даже я заглядывался на нее при случае.

Однако то ли в результате доноса части завистливых солдат, то ли по произволу эсэсовского патруля ее забрали с позиций полка. Я стал невольным свидетелем того, как она была схвачена, и ее казни, состоявшейся через десять минут по обвинению в том, что она помогала партизанам. Попытки нескольких стрелков отстаивать ее невиновность были тщетными. Их заставили удалиться угрозами, что над ними также последует расправа. Меня переполняла бессильная ярость, когда я увидел штабного офицера, любовника Ольги, который не предпринял малейшей попытки спасти ее, несмотря на ее разрывающие сердце мольбы. Казалось, что он был почти счастлив избавиться от нее. Все знали, что офицер был женат, и, по-видимому боялся, что о его связи на стороне станет известно за пределами войск, если он попытается предпринять какие-то меры. Ольгу подвезли к дереву в кузове грузовика вместе с еще несколькими мужчинами в гражданской одежде. Затем их шеи обвязали петлями из тросов, концы которых прикрепили к толстой ветке над ними. Ошеломленная несчастная украинская девушка беззвучно плакала, ища взглядом своего любовника, все еще надеясь на спасение. Но образцовый господин офицер уже успел элегантно удалиться, и его нигде не было видно. Когда все тросы были закреплены, эсэсовец, сидевший в кузове, постучал ладонью по крыше водительской кабины, и грузовик тронулся. Крики приговоренных срывались в хрип, и они задыхались, один за другим вываливаясь из кузова. Словно черви на рыболовном крючке, их тела корчились в отчаянной борьбе за жизнь. Но тросы все сильнее сжимали их шеи, из их ртов вываливались языки, и казалось, что их глаза лопнут. Смертельная агония Ольги длилась несколько минут. Эсэсовцы с видимым наслаждением смотрели на происходящее, а стрелки, с отвращением отвернувшись, расходились, бормоча горькие обвинения в адрес мучителей. Я с трудом заставлял себя сохранять хладнокровие. Через несколько дней происшедшее стало для меня всего лишь еще одним эпизодом, не отличавшимся от многих других, которые я пережил на этой бесцельной войне.

Полк к этому времени отступил в окрестности города Моравска-Острава. Советский фронт между тем продвигался к Брюнну. В то же время русские начали с боями продвигаться по улицам Берлина. Теперь уже не было возможным говорить о сопротивлении под контролем согласованного и эффективного командования. Силы Вермахта, державшиеся на своей организации, боевом оснащении, опыте и командирах, разбились на отдельные более-менее серьезные очаги сопротивления. 3-я горнострелковая дивизия оказалась в числе частей, чьи бойцы держались вместе и продолжали сражаться. Но конец близился. Огромное количество беженцев оказалось вытолкнутым на запад, блокируя дороги и тропы.

Стрелки сражались, используя все, что оставалось в их распоряжении. По горькой иронии судьбы, в эти последние недели войны пехотинцы вдруг получили оружие, о котором прежде могли только мечтать. Рота снайперов войск СС была послана для поддержки одной из последних атак, для которых стрелки мобилизовали свои силы. Я не мог поверить своим глазам, когда увидел их снаряжение. Поверх униформы снайперов СС были специальные маскировочные халаты с капюшонами, на их касках были камуфляжные чехлы с зелеными маскировочными сетками, скрывавшими лицо. В дополнение к этому у снайперов были штыки, которые можно было приставить к их винтовкам. Последние представляли собой самозарядные "Вальтеры-43" с четырехкратными оптическими прицелами. А двое снайперов даже обладали новыми штурмовыми винтовками Stg-44, оснащенными такими же оптическими прицелами, как и самозарядные "Вальтеры". Однако вся снайперская рота состояла из шестнадцатилетних мальчишек, призванных несколькими неделями ранее. После двух недель подготовки они были определены в "боевую элиту Вермахта", которая теперь была брошена на врага, полная отчаянной решимости и веры в собственную непобедимость. Ротой командовал лейтенант двадцати с небольшим лет. Глянув на офицера, я прочитал на его лице несомненную бессердечность, которая не оставляла сомнений: жизни его бойцов очень мало значат для него. Когда рота прошла мимо и исчезла в вихре этих страшных дней, я подумал, глядя им вслед: "Бедные недоумки!"

Дивизия с боями отступала к Оломоуцу*. К этому времени фабрика слухов уже работала в полную мощь. "Берлин оккупирован, — распространялось от бойца к бойцу. — Фюрер мертв. Германия вот-вот капитулирует". Несмотря на это, дивизия продолжала отважное сопротивление.

8 мая русские неожиданно отступили на свои позиции и прекратили огонь. Вражеская авиация начала сбрасывать огромное количество отпечатанных листовок, сообщавших о безоговорочной капитуляции Германии и призывавших бойцов Вермахта сложить оружие и сдаться. Последний командир 3-й горнострелковой дивизии генерал Клатт не хотел сдавать своих людей русским, справедливо опасаясь, что они будут подвергнуты плохому обращению и встретят не лучшую судьбу. Вечером 9 мая дивизия услышала по радио последний приказ Верховного главнокомандования Вермахта: