Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут - Марина Крамер

– Гришенька, а что же теперь будет с девочкой, а? Ведь наверняка кто-то видел их с Иваном на той квартире…

– Ну, придумаем что-нибудь. Адвоката наймем, то-се…

– Гриш… я ей обещала, что мы ей поможем…

– Да поможем, поможем, не волнуйся. Может, еще и не придется ничего делать.

Но это оказалось заблуждением. Спустя неделю, когда казалось, что все наладилось, успокоилось и улеглось, в дом Грачевых неожиданно приехала милиция. Маргариту арестовали и увезли в город, несмотря на все протесты Григория и вставшего уже на ноги Мазея. Ритку опознала по фотографиям соседка, подтвердив, что именно эта девушка была в тот день в квартире, но вот с кем – сказать точно женщина не могла.

Мазей переживал так, что даже Григорий, знавший его с детства, удивился. Обычно Ванька прекрасно владел собой, а тут вдруг совершенно распустился.

– Влюбился, братан? – негромко поинтересовался Грач, когда они с Иваном вдвоем курили на веранде, и Мазей, отбросив сигарету, пробормотал:

– Да не в любви дело, Гриха… Она мне жизнь спасла, понимаешь? Не сидел бы я тут с тобой, если бы не Ритка… Я не могу ее бросить, не могу позволить сесть в тюрьму…

– А что ты сделаешь? Там все против нее – и отпечатки на пистолете, и свидетельские показания…

– Гриха, ну ведь не может так быть! Я не могу позволить ей сесть! Не могу, она там не выживет!

Григорий молчал. Он ничем не мог помочь Ивану, кроме денег, но их у Мазея и так было достаточно.

– Я на себя все возьму! – вдруг заявил Мазей, сверкнув глазами.

– Спятил?! – Григорий от удивления выронил сигарету. – Как это – на себя?!

– Да вот так! Мне не привыкать, я там был уже, а вот девчонке жизнь калечить не дам! – отрубил Иван решительно.

– Ты идиот? – изумленно спросил Грачев. – В тюрьму – добровольцем? А как же дело?

– А что – дело? Оно налажено. Вон, Витька в долю возьму, пусть рулит, пока меня не будет.

– Еще чего! – возмутился Григорий. – Витьку даже трогать не смей! Он не должен быть ни в чем замешан, он Алену охраняет и детей!

Видя, что Грачев разозлился, Иван примирительно похлопал его по плечу и пообещал, что не станет вмешивать в свои дела телохранителя его жены. Но мысль о том, что он должен вытащить из СИЗО Маргариту, не давала ему покоя. Разумеется, садиться снова в тюрьму не хотелось, Мазей прекрасно помнил годы, проведенные за решеткой. Но если ничего другого сделать не удастся, то, видимо, придется вспомнить молодость…

Как ни странно, но выход из положения подсказала Алена. Выслушав вечером рассказ мужа о Ванькиных намерениях, она села на кровати и произнесла каким-то напряженным тоном:

– А ведь вот и пригодился клуб-то Ванькин…

– В смысле? – не понял Григорий.

– А в том самом смысле. Помнишь, на открытии был прокурор Коваленко? Так вот, потом он несколько раз приезжал туда с разными женщинами… Нужно найти кассеты, Гриша, там непременно должны быть записи с Коваленко, понимаешь?

– Такое ощущение, что ты не моя жена, а Ванькина, – грустно улыбнулся Григорий, поняв, что именно имеет в виду Алена.

– Гриша! – укоризненно произнесла Алена, обняв мужа за шею. – Ну разве же я предложила бы такое, если бы не было нужды? Но ведь Ванька всерьез говорит о тюрьме, о том, что должен девочку вытащить. Я могу даже сама к нему поехать…

– Так, вот это прекрати! – отрезал Григорий. – Даже думать не смей! Еще не хватало, чтобы тебя кто-то связал с криминалом! Вполне достаточно того, что мое имя постоянно треплют в связи с Ванькой!

– Ну, хорошо, пусть не я – пусть кто-то из ребят, – поспешно согласилась она. – Кстати, Гриш, я забыла совсем… Звонила Альбина, бухгалтерша… Сказала, что выслала тебе по электронке номера счетов в австрийском банке, на которые они с Маратом деньги переводили. Совесть, говорит, замучила… уезжает она в другой город, к матери. Просит, чтобы ее не преследовали.

– Да нужна она! – скривился Григорий. – И счета эти тоже не нужны, пусть подавится.

Кассету с записью развлечений прокурору Коваленко Мазей повез сам. Блюститель закона отпирался недолго, уж слишком явно было видно на пленке и его лицо, и вообще вся колоритная фигура. Иван вполне логично доказал Коваленко, что смерть криминального авторитета только на руку правоохранительным органам.

– Я не могу… – лепетал загнанный в угол прокурор, вытирая платком вспотевший лоб. – Понимаете – не могу закрыть дело, слишком много улик, свидетели…

Мазей смотрел на него с ненавистью. Если бы мог, вцепился бы мокрому от ужаса и переживаний Коваленко в глотку, но понимал, что этим только усугубит и без того незавидное положение Маргариты.

– Я могу только помочь уменьшить срок, – продолжал прокурор, дрожащей рукой поднося к сигарете зажигалку. – Можно ведь доказать самооборону… Получит минималку, возможно – условно… Тем более что раньше ни приводов, ни вообще контактов с органами не имела… Поймите, Иван Николаевич, это все, чем я могу вам помочь в создавшейся ситуации…

Иван смерил прокурора тяжелым взглядом, шумно выдохнул и зло предупредил, направляясь к двери:

– Смотри, Коваленко, – если что не так пойдет… Я такую тебе рекламу устрою в прессе и по телевидению – переплюнешь порноактеров!

Он добился разрешения на свидание с Маргаритой и поехал в СИЗО. Когда перепуганную, маленькую и жалкую девушку ввели в зал для свиданий и усадили перед стеклянной перегородкой, Иван тяжело вздохнул и взял трубку переговорного устройства:

– Рита… только не плачь, моя хорошая… Все будет нормально, ты только не раскисай, ладно? Это закончится, поверь мне. Я тебя не брошу, девочка, обещаю. Главное, держись.

Маргарита плакала, закрыв лицо ладонями, и Мазей постучал костяшками пальцев в стекло. Она подняла опухшие глаза, и Иван прижал к стеклу ладонь. Девушка нерешительно протянула руку и тоже прижала к перегородке со своей стороны.

– Не плачь, – повторил Иван, которому и самому хотелось выть от бессилия и жалости к несчастной девчонке. – Я буду тебя ждать.

Ей дали три года колонии общего режима. После оглашения приговора Маргарита бессильно опустилась на скамью в зарешеченной клетке и заплакала жалко и тоскливо, как брошенный щенок. Рванувшегося к ней Ивана отстранили охранники, а конвоир защелкнул наручники на похудевших Риткиных запястьях.

– Ничего не бойся! – крикнул Иван, и она кивнула, выходя из зала суда вместе с конвоирами.

Мазей беспробудно пил почти месяц, приезжал к Григорию и Алене в любое время суток, не считаясь с тем, что в доме маленькие дети. Вид его опухшего от постоянной пьянки лица приводил Григория в бешенство, и однажды Грачев не выдержал, велел Боксеру и двоим охранникам связать совершенно невменяемого Ивана и запереть в гостевой комнате.

С раннего утра дом огласился бранью и воплями – Мазей страдал от жутчайшего похмелья и невозможности поправить здоровье при помощи стакана водки. Григорий на коляске въехал в комнату, где на койке корчился спеленутый, как младенец, Ванька, долго смотрел на беснующегося друга, а потом тихо и спокойно сказал: