Карло Анчелотти.Автобиография - Карло Анчелотти

Впервые стать лидером меня попросили в «Роме». Свен-Еран Эрикссон принял команду у Лидхольма, а Агостино Ди Бартоломеи покинул клуб, так что Эрикссон попросил меня стать капитаном. Я подумал: «Все, что от меня требуется, – это носить повязку, говорить с арбитрами, подкидывать монетку, выбирать ворота и общаться с журналистами после игры; стану ли я от этого лидером?» Я всегда полагал, что капитан должен служить примером для команды, но не в том, что он говорит, а в том, что делает.

Превращение в капитана не изменило моего отношения к профессионализму, правильному поведению, но я, конечно, почувствовал больший груз ответственности на себе. Мои партнеры ничего такого не почувствовали – для них ничего не изменилось. Я был тем же человеком до получения повязки, каким остался и после нее. Самая большая перемена для меня произошла в общении с молодыми игроками, приходившими из академии. Я мог стать для них тем же эталоном, каким для меня в «Парме» был Монгарди. Точно так же как он заботился обо мне, я старался заботиться о молодых игроках и вести с ними разговоры. Я помнил о том, что происходило со мной, когда я был юнцом, и не хотел, чтобы наша молодежь проходила через тот же печальный опыт. Я старался оказывать этим игрокам поддержку и давать им информацию, и конечно же, чистить бутсы им не приходилось.

Даже в тот короткий период, когда я был капитаном «Ромы», я начал осознавать, какая ответственность приходит, когда становишься лидером. Я начал понимать, что лидерство – это не то, каким ты видишь себя, а то, как воспринимают тебя другие. Моя ответственность заключалась в том, чтобы быть ролевой моделью, примером. В каждой команде свои правила, писаные или негласные, и первый, кто должен уважать эти правила, – это капитан. Менеджер будет определять набор правил, но моя работа состоит в том, чтобы демонстрировать им уважение. При Лидхольме, как я уже говорил, команде была свойственна гибкость, но с Эрикссоном все было строже. «Рома» была большим клубом для Эрикссона, так что он, наверное, использовал эти правила для того, чтобы добавить себе уверенности; у Лидхольма этой уверенности было так много, что он мог позволить себе быть расслабленным.

Уверенность Лидхольма в себе произрастала не только из его богатых знаний об игре и успехов в качестве менеджера, но также уходила корнями в его игровую карьеру, большую часть которой он провел в статусе одного из лучших футболистов мира своих лет. Он любил говорить о своих игроцких годах в смешном, самоуничижительном стиле. Он играл за «Милан» в компании двух других блестящих шведских игроков – Гуннара Грена и Гуннара Нордаля, и втроем они формировали знаменитое трио «Гре-Но-Ли». Он рассказывал нам о себе так: «Я не ошибался в передачах на «Сан-Сиро» года три, и, когда вдруг ошибся, народ на трибунах был так шокирован, что выдохнул: «Ууууух!»»

«Невероятно!» – говорили мы, смеясь. Но он был такой легендой среди преданных болельщиков «Милана», что они до сих пор пересказывают эту байку: в конце его карьеры весь «Сан-Сиро» аплодировал ему пять минут после неточной передачи – что было признанием многих лет его непогрешимости и безукоризненной игры, но по большей части то было признанием в любви.

Каким бы расслабленным ни был Лидхольм, по ряду вопросов он мог быть очень строгим: нужно уважать партнеров; нужно уважать менеджера; никаких драк на тренировочной площадке; никаких порочащих слов в адрес партнеров. Эти правила его кодекса обсуждению не подлежали.

Как вам уже стало очевидно, я многому научился у Лидхольма. Он был и до сих пор остается самым главным моим эталоном в мире футбола.

Служба нации

Впервые меня вызвали в национальную сборную на турнир, в котором принимали участие четыре сборные: Уругвая, Италии, Голландии и Бразилии. В первом матче против Голландии я забил гол спустя семь минут после начала, и этот гол стал вторым по быстроте среди дебютантов национальной сборной Италии. За сборную я провел 26 матчей, но никогда больше не забивал в ее составе.

После матча мы отправились в наш отель отдохнуть перед следующей игрой против Уругвая в Монтевидео, но двое моих партнеров, Клаудио Джентиле и Марко Тарделли, сказали мне:

– Пойдем пошляемся – нужно отметить это дело. – Я сильно нервничал по этому поводу, потому что мне был всего 21 год, и я не знал, допустит ли менеджер сборной такую вольность с моей стороны. Можно ли мне было уходить из отеля после первой же игры?

– Ты должен пойти, – настаивали игроки. – Ты должен купить нам пивка, потому что забил свой первый гол.

– Но что скажет тренер?

– Не волнуйся насчет него – ты же с нами.

Так что мы пошли попить пива, все прошло нормально, никаких безумств. Мы просто беседовали за несколькими бокалами пива, но к тому времени, когда наше такси возвратилось в отель, был уже час ночи, и как вы думаете, кто нас встречал у самого отеля, стоя с руками, скрещенными на груди, и лицом мрачнее грозовой тучи? Разумеется, тренер сборной – импозантный Энцо Беарзот.

– Что нам теперь делать? – спрашивал я, немного паникуя.

– Не волнуйся, не волнуйся ты – мы обойдем отель и зайдем с черного входа.

Мы пошли к черному входу, прошли через гараж и поднялись на свой этаж на лифте. Двери открылись на нашем этаже, и мы увидели тренера, поджидавшего нас там.

– Ты и ты, – сказал он Джентиле и Тарделли, – отправляйтесь спать.

– Ты, – сказал он мне, – пошли со мной.

В тот момент я отлично знал, кто будет вести, а кто следовать. Беарзот сказал мне, что я легко внушаем, и объяснил мне яснее некуда, как надо отвечать на подобные предложения в будущем. Я всегда должен слушать, говорил он мне, но решение всегда нужно принимать самостоятельно.

Разницу между Беарзотом и Лидхольмом можно понять и по другому инциденту. Трое из нас, игроков «Ромы», как-то ночью приехали к командному отелю в компании пары девчонок. Мы увидели Лидхольма выходящим из отеля, а он увидел нас, сидящих в машине, и пошел в нашу сторону. Деваться нам было некуда, так что мы просто стали ждать того, что англичане называют словом bollocking, – выволочку. Подойдя к машине, он знаком попросил нас опустить стекло, что мы и сделали, а после взглянул внутрь и очень тихо проговорил: «Для меня местечко найдется?»

В этом заключалась разница между Беарзотом и Лидхольмом, но оба были, тем не менее, очень успешными менеджерами. Я мог быть лишь одним из них, такова моя природа, но из работы с ними я усвоил, что разные стили управления могут быть одинаково эффективны.

Я не мог быть таким же суровым и строгим, как Беарзот. Когда я играл у него, он всегда настаивал на том, чтобы мы опекали соперников персонально – вплоть до чемпионата мира-1986. Персональная опека, всякий раз. Конечно, такой подход был идеальным вариантом для моего друга Джентиле. Тренеры говорили ему: «Лупи по всему, что движется по полю. А также по мячу. Если будешь лупить по мячу, это будет бонусом». Джентиле опекал лучших игроков – Зико, Диего Марадону, – и он был словно магнитная мина.