Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - Мэрилин Монро

Но давайте я лучше расскажу о фильме и противном Кертисе.

Фильм вы наверняка видели, его видели все в Америке. Легкая комедия с множеством нелепых ситуаций, много музыки, шуток, были фразы, которые стали летучими. Помните? «И вообще, я мужчина!» – «Неважно, у каждого свои недостатки».

Но когда мне показали сценарий, я была в ярости. Даже за гонорар в миллион долларов я категорически не желала играть новую Блондинку. Нет, нет и нет! Белобрысая крашеная дура, только и умеющая бренчать на гавайской гитаре и мечтать о свадьбе с миллионером, до того тупая, что не заметила, как под нелепым макияжем и ужимками ее приятельниц скрываются два мужика, любительница выпить и готовая ради призрака богатства на все…

Никакое замужество за Миллером ничего не изменило, меня все равно воспринимали глупой Блондинкой. Но, Док, ужасно даже не это, а то, что уговаривал меня принять предложение… Артур! Мой умный муж, за которого я цеплялась, как за последнюю надежду выбраться из образа глупой Блондинки, почти заставил согласиться именно ее и сыграть.

Я рыдала, говорила, что отвыкла от камеры, боюсь, что не выдержу… К тому же режиссер снова Билли Уайлдер. Я с удовольствием снималась у него в «Зуде…», прекрасно относилась к Билли, но теперь он вдруг стал казаться монстром, требующим невесть что! В голове поселилась мысль, что съемки «Зуда…» с Уайлдером разрушили наш с Ди Маджио брак, и теперь съемки нового фильма разрушат брак с Миллером. Я прекрасно понимала, что съемки «Зуда…» ни при чем, знаменитая сцена с вздувающейся юбкой над решеткой метро лишь поставила точку в том, чего уже не было, но все равно упорствовала.

Но нам были нужны деньги… Артур настаивал, студия требовала, и я сдалась. Уайлдер привез в Нью-Йорк двух актеров, которых я должна не заподозрить в принадлежности к мужскому полу, а героя Тони еще и не узнать, стоило тому переодеться из женского платья в мужское. Парни красавчики, что и говорить, особенно Тони Кертис. У Леммона уже был «Оскар»… А кто я? Глупая блондинка, неудачница и в работе, и в личной жизни.

Я стала обузой для Артура и хорошо это понимала, уже не верилось, что мы сможем сохранить пусть ненастоящую семью, но хотя бы видимость брака, и моя беременность что-то спасет. Но мой муж настаивал на съемках, и я послушно согласилась. Миллион долларов на траве не валяется…

Диета, уход за собой, занятия со Страсбергами, примерка костюмов… и вот перед съемочной группой новая Мэрилин, вернее, прежняя – сияющая, очаровательная, немного лукавая. А на душе творилось черт-те что! Хотелось выть, зарыться с головой в подушку и реветь с утра до вечера или с вечера до утра.

Артур писал нежные, добрые письма, рассказывая, какая я замечательная, как он меня любит, как счастлив моей любовью к нему. Я не верила, потому что помнила ту самую запись в его дневнике. Меня не устраивала любовь на расстоянии, причем чем дальше, тем крепче. Стоило Миллеру оказаться со мной рядом, как вся его страсть, весь пыл проходили, Артур начинал меня презирать. Это не любовь, Док, это патология.

Мне никто не мог помочь. Теперь я сознаю, что Страсберги ни черта не понимают в комедиях и игре на съемочной площадке, Ли – театральный режиссер и учитель, хотя и гениальный. Но его метод, как и наставления Полы, а до них Наташи Лайтесс, в кино не работает, потому что полностью погружаться в роль на несколько минут съемки очередного дубля невозможно, невыносимо, бессмысленно, особенно если это роль вроде Душечки из «Джаза…». В комедиях нужно уметь играть, а не погружаться! Какая разница, что чувствовала в детстве Душечка или Девушка сверху, если их биографии начинаются практически с первыми кадрами фильмов?

Я понимаю, что на съемках «Гамлета» погружение нужно, но я не играла Офелию, мне такие роли никто не доверял, а Блондинкам погружение и метод ни к чему. Знаете, на площадке столько раз вступали в конфликт советы моих театральных наставников с режиссерскими требованиями… Но без поддержки и помощи Полы я чувствовала себя совершенно беспомощной, словно маленький ребенок, которого оставили одного на проезжей части широкой улицы, заполненной машинами. Если бы Наташа или Страсберги поняли, что мне нужны не наставления, а просто присутствие со словами: «Мэрилин, ты все сможешь сама!» Но они наставники, считающие себя ответственными за каждый мой шаг.

Док, у Вас были наставники? Не в детстве, а когда Вы начинали работать профессионально? Ведь ни один человек, как бы он хорошо ни делал свое дело, не может быть сразу опытным, всех кто-то учит. Актеров тем более.

Сначала меня учила мисс Снайвли:

– Распрями плечи, не сутулься. Голову выше. А теперь слегка разверни корпус. Норма Джин, я сказала слегка, а не повернуться всем телом.

Потом я долго никому не была нужна и пыталась учиться сама, наблюдая, сравнивая, анализируя. Но одно дело – видеть, как движутся, жестикулируют, слушать, как произносят текст другие, понимать, что лучше, а что хуже, и совсем другое – делать самой. Себя со стороны не видишь, никакие зеркала не отразят твои движения, например со спины, а голос и интонации со стороны слышатся совсем иначе, чем кажутся тебе самой.

Было что-то неосознанное, что мне не нужно репетировать, нарочно играть, но этого оказалось мало, за мою ауру, которую потом так хвалили, меня не приглашали сниматься. Я поняла, что нужно серьезно учиться актерскому мастерству.

Мою первую настоящую наставницу актерского мастерства Наташу Лайтесс ненавидели все, с кем я работала: режиссеры, продюсеры, Джонни Хайд и Джо Шенк, даже мои мужья Джо Ди Маджио и Артур Миллер. Удивительно, но не легче оказалось и со Страсбергами. Почему? Их тоже ненавидели режиссеры, работавшие со мной актеры и Артур Миллер.

Когда-то я считала, что это простая ревность, потому что я слишком много времени уделяю занятиям с ними, слишком доверяю их мнению обо всем на свете, слушаю их советы… Так было и с Наташей, и с Ли и Полой Страсбергами.

Понимаете, Док, я зависимый человек, легко попадаю в эмоциональную зависимость от тех, кому доверяю, особенно если не уверена в своих силах. Меня никто не может переубедить, если я что-то знаю или умею сама или если я в чем-то уверена, но таких областей мало, обычно приходится полагаться на знания других. Это очень трудно, потому что я либо не доверяю человеку с первой минуты, либо вешаюсь на шею.

Я поняла, я сейчас поняла! Я зависима тогда, когда не уверена в себе, а это бывает часто, когда общаюсь с людьми, которые знают и умеют больше меня, умеют непринужденно общаться, образованны, начитаны, состоялись профессионально. Если такие люди презирают меня или относятся настороженно, я замыкаюсь в себе, становлюсь потерянной. Я очень боюсь осуждения, боюсь, что на меня покажут пальцем и скажут: