Узники Алексеевского равелина. Из истории знаменитого каземата - Павел Елисеевич Щеголев

установленным в законе порядком, на площадь, до которой переезд может продолжаться около четверти часа. При конвое, который будет сопровождать дроги, находиться трем барабанщикам и бить поход до приезда дрог с преступником на середину площади, где, вокруг эшафота, расставить заблаговременно обширное каре, оцепленное конвоем и усиленным нарядом от городской полиции и жандармского дивизиона.

Вышеизложенные наружные меры совершенно согласны с общепринятыми в подобных случаях. Во внутреннем же дворе здания Серпуховской части находиться полуэскадрону жандармов.

Опубликование в газетах времени совершения казни последует в то же утро.

II. Дальнейшие распоряжения

После обряда казни повезти Нечаева обратно в Сущевский съезжий дом не городом, а вдоль Камер-Коллежского вала, в закрытой четырехместной карете, в которой с ним находиться одному офицеру и двум жандармам.

Дабы не подать повода к толкам о неточном исполнении приговора и ввиду того, что в настоящее время каторжники вообще отправляются в три пункта, а именно: в Илецкую Защиту, Харьков и Вильну, где существуют каторжные тюрьмы, то отправить Нечаева под жандармским конвоем из Москвы по направлению к Вильне, в арестантском вагоне при курьерском поезде до Динабурга, где вагон этот отцепить и ему ожидать курьерского поезда, следующего из-за границы. Этот последний поезд захватит упомянутый вагон и доставит его до Царского Села, а оттуда Нечаев в приготовленном заранее экипаже будет препровожден в С.-Петербургскую крепость».

Этот план действий начальник III Отделения сообщил совершенно конфиденциально (20 января, № 141) московскому генерал-губернатору князю В.А. Долгорукову. «Хотя законом установленная обрядность должна быть в точности соблюдена, но дерзкое поведение этого преступника во время судоговорения требует, чтобы исполнение приговора было обставлено мерами, которые предотвратили бы возможность каких-либо обращений Нечаева к толпе с неуместными возгласами и выходками и в то же время не придали бы ему в глазах зрителей преувеличенного значения», – писал граф Шувалов. Изложив известный нам план, граф Шувалов совершенно конфиденциально обманул князя Долгорукова, сообщив ему, что затем Нечаев будет подлежать отправлению, под жандармским конвоем, в каторжную тюрьму в Вильне. Это была ложь в официальном документе, но таковы условия официальной конспирации.

Власти были правы в своих предположениях. Нечаев остался верен раз усвоенной манере поведения и продолжил дело революционного протеста. История приведения в исполнение приговора обстоятельно изложена в совершенно конфиденциальном письме московского генерал-губернатора графу П.А. Шувалову.

Эта страница жизни Нечаева становится нам известной только из этого письма.

«Вследствие отношения прокурора московского окружного суда, за № 6, о приготовлении всего необходимого для исполнения торговой казни над преступником Сергеем Нечаевым и о назначении для этого дня, 23 января был на основании ст. 93 уст. уголов. судопр. приглашен в Сущевский съезжий дом, где содержался Нечаев, священник тюремного замка для приготовления его к исповеди и св. причащению, но Нечаев отказался от принятия священника, сказав, что он считает это совершенно лишним, и выразил сожаление частному приставу, что он обязан был исполнить это предложение.

24 января, в 11 часов вечера, преступник Нечаев перевезен из Сущевского в Серпуховский съезжий дом, в карете, в сопровождении сидевших с ним жандармов, майора Ремера, поручика Попова и одного унтер-офицера. Нечаев был покоен, по улицам провоз его никем замечен не был. В Серпуховском съезжем доме он был помещен в отдельной камере, за жандармским караулом.

Сегодня же, 25 января, в 8 часу утра, по прибытии в Серпуховский съезжий дом конвоя и всех лиц, назначенных для публичного объявления приговора преступнику Нечаеву, он был выведен из камеры во двор съезжего дома в арестантской одежде и, взойдя очень бодро на стоявшую у дверей позорную колесницу, сел на скамейку, подпершись в бок руками, и начал осматриваться кругом с таким же нахальством, как делал это на суде. Когда же палач приступил к привязыванию рук его к колеснице, то он закричал, обращаясь к присутствовавшим: «Когда вас повезут на гильотину, то и вас будут вязать ремнями. Я иду в Сибирь и твердо уверен, что миллионы людей сочувствуют мне. Долой царя, долой деспотизм! Да здравствует свобода! Меня, политического преступника, сделали простым убийцею! Позор новому русскому суду, это не суд, а шулерство!» Дальнейшие слова его были заглушены барабанным боем, при котором колесница двинулась на улицу. Во всю дорогу Нечаев кричал изо всех сил, говоря о деспотизме и о свободе русского народа и присовокупляя: «Долой царя, он пьет нашу кровь!»; но слова его были слышны не все, так как во всю дорогу продолжался барабанный бой.

По прибытии на Конную площадь Нечаев отказался выслушать напутствие священника и при входе на эшафот закричал: «Тут будет скоро гильотина, тут сложат головы те, которые привезли меня сюда! Небось сердца бьются; подождите два-три года, все попадете сюда!» Когда же он был привязан к позорному столбу, то во все время кричал из всех сил, оборачиваясь в стороны: «Долой царя! Да здравствует свобода! Да здравствует вольный русский народ!»

По окончании обряда казни Нечаев молча сошел с эшафота, но, садясь в приготовленную для него карету, закричал кучеру: «Пошел!» Затем, в сопровождении севших с ним жандармских офицеров, тотчас же отправлен в Сущевский съезжий дом.

На улицах, во время следования колесницы, и на Конной площади было народу немного, и тот находился от эшафота в значительном расстоянии.

Уведомляя о вышеизложенном, имею честь присовокупить, что в исполнение высочайшей воли, сообщенной мне Вашим Сиятельством в отношении от 18 сего января, за № 141, при следовании Нечаева на торговую казнь и при самом совершении ее были приняты все предположенные меры предосторожности. Я сам в отдалении присутствовал при совершении этой казни, дабы наблюсти лично, какое впечатление произведет она на народ. Я твердо был уверен, что Нечаев не возбудит в народе никакого к себе сочувствия, напротив, мог опасаться, чтобы общее негодование против него не послужило поводом к каким-либо беспорядкам, в которых могло бы выразиться это негодование, но порядок нигде не был нарушен, хотя дерзкие выходки Нечаева возбудили в присутствовавшем народе общее негодование к преступнику, причем многие высказывали сожаление, что ему не предстояло более строгого наказания» [протокол исполнения обряда публичной казни над Нечаевым, подписанный товарищем прокурора и помощником секретаря, опубликован в «Красном архиве», т. 1, с. 280–281].

Конечно, еще до получения письма кн. Долгорукова III Отделение известилось о совершении обряда из краткой телеграммы кн. Долгорукова, отправленной 25 января, и из подробной, на 150 слов, шифрованной телеграммы генерала Слезкина, посланной 26 января. Разбор последней был доложен Александру II. Прочитав ее, царь положил резолюцию: «После этого мы имели полное право предать его вновь уголовному суду, как политического преступника, но полагаю,